Для радости нужны двое

Из маленьких слюдяных окошек палатки сочилось так мало света, что в помещении было полутемно и Грищук не разглядел заострившийся нос Саши и белое лицо с бескровными губами.

У столика начальника госпиталя стоял набитый новенький вещмешок.

Грищук поднялся навстречу Саше, взял со стола документы.

- На, держи, в добрый путь!

Саша приняла из его рук свою армейскую книжку и предписание об увольнении ее в запас. Армейскую книжку она сунула в нагрудный карман гимнастерки, а предписание порвала напополам и положила на стол Грищука.

- Я не еду.

- Это еще почему?! - побагровел Грищук.

- Выкидыш. Разрешите идти?

- Что?! - Грищук придвинулся к ней вплотную. - Да ты белее мела! Потеря крови - не шутка! Так и загнуться можно!

- Скорей бы! - буркнула Саша. Ей действительно хотелось умереть, мучительно больно хотелось уйти в небытие. Но наложить на себя руки она не считала возможным - и как человек верующий, и как помнящий о своей маме Анне Карповне, оставшейся там, в далекой Москве, в пристройке к кочегарке с деревянным ларем, набитым книгами, с толстой голубой трубой парового отопления вдоль стены и с окошком в потолке, крест-накрест заклеенным полосками, вырезанными из газет.

- Молчать! Марш за мной в операционную! - И, подтолкнув Сашу под локоток, Грищук вывел ее из штабной палатки.

IV

Она писала рапорт за рапортом, одержимо рвалась на передовую и все-таки добилась своего. В феврале 1943 года через того же грищуковского снабженца из штаба фронта ей наконец удалось "устроиться" военфельдшером в штурмовой батальон морской пехоты.

- И куда ж я тебя отдаю, деточка? Это ж из пекла в пекло, из боя в бой! - сказал Грищук, прощаясь с Александрой. - И чего тебе на память дать? - Он сковырнул корявым пальцем слезу из левого глаза и, вдруг просияв, отстегнул от пояса кобуру с пистолетом. - Вальтер, проверенный, бьет без осечки, держи! - Он протянул ей пистолет в кобуре из мягкой кожи. - Ладно, будь жива-невредима! - Не в силах говорить, Грищук ссутулился и пошел в штабную палатку. А Александра попрощалась со всеми разом, без рассюсюкивания, подняла вверх руку, дескать, всем привет, села в грузовичок и уехала навсегда из ППГ, с которым в ее жизни было связано так много прекрасного и страшного.

Грищук все сказал правильно: с батальоном морской пехоты она так и шла из боя в бой, из пекла в пекло. Сначала она искала смерти, а потом это прошло. Сначала она горела жаждой мщения немцам, но потом и это прошло, притупилось. Ее неукротимая воля, знания и умение спасли жизнь многим. Только к этому она и стремилась теперь - спасти своих, спасти и сохранить…

До сегодняшнего штурма Севастополя почти весь личный состав батальона меньше чем за полтора года сменился на глазах Александры трижды - выбивали. Хотя были и такие, как военфельдшер Домбровская, - заговоренные, которых ни в одном бою даже не царапнуло. На то она и война… Заговоренный был и их комбат - Батя… До комбата он поднялся меньше чем за год от командира взвода разведчиков. Батя был невысок ростом, коренаст, со спины - мужчина, а с лица - мальчишка мальчишкой, как будто ему было не двадцать пять, а лет восемнадцать.

- У меня и мама такая, - объяснил он насчет своей моложавости Александре. - Когда я пошел на войну, ей уже тридцать восемь лет было, а все думали, что она моя сестра, а не мама, вы представляете?!