Для тебя моя кровь (СИ)

Варево, как утверждают старожилы, это суп из пшёнки, ещё горячее, и приятно обжигает руки. Я блаженно закрываю глаза, наслаждаясь теплом и запахом съестного. Закоченевшие пальцы приятно покалывает, тепло бежит от дистальных фаланг к средним, к проксимальным, разливается по ладони, спускается к предплечью. Но нужно есть, скорее, пока тарелка не остыла, пока конвой не рыкнул: « Прекратить приём пищи! Работать!»

Чувствую, как горячая масса скользит по горлу, пищеводу, тело дрожит от радости, оно согрелось, оно утолило боль, скручивающую кишечник в тугой узел, грызущую желудок.

Но всё хорошее длиться недолго. И вновь изнуряющая, отупляющая работа, холод, слабость, слипающиеся веки.

- Скажи, Инга, - Танька едва шевелит синими губами, изо рта вылетает облачко пара, но пальцы её ловкие, юркие, воровские, легко и аккуратно разламывают скорлупу, вытаскивают ядро.- Почему на тебе всё как на собаке заживает? Вот вчера ты порезалась скорлупой, а сегодня даже следа от раны не осталось.

- Не знаю, - прохрипела я, досадуя на подругу. Ну вот нашла когда разговоры заводить, тут не только болтать, дут и дышать то с трудом удаётся.

- Ты ведьма, наверное, - ещё и Надька туда же. – В холодной воде спокойно моешься, раны сама себе затягиваешь. Может ты наговор какой знаешь?

- Нет у меня никакого наговора, - от усилий произнести эту фразу, на глаза выступили слёзы. Этак я и вовсе голос потеряю. А голова кружится невыносимо, руки с каждой секундой становятся слабее и слабее. Вот и пришла расплата за мою, чудесным образом приобретённую, регенерацию и устойчивость к холоду. Как говорится: «Не всё коту масленица».

- А может ты- вампир? – смех Таньки прозвучал глухо, натужно.

- Сидела бы я тогда здесь, как же.

Нет, голос меня точно покинет, не сейчас, так вечером. Даже к Нике с просьбой обратиться не смогу. Теперь я твёрдо уверилась в том, что без больничного мне не обойтись, придётся идти на поклон к барыне. От мыслей о спасительном больничном стало немного легче, словно мой организм решил включить свои резервы, раз уж я собралась отдыхать.

Легко сказать, не легко сделать. Камера готовилась ко сну, ленивые разговоры, удушливый запах пота, очередь к нянюшке.

Барыня, вальяжно развалившись на своём ложе, крепкая, высокая, хлебает чай, закусывая белыми кубиками рафинада. Свита собралась подле неё, о чём- то шепчась, грызя сахар грея руки о бока железных кружек.

Хотелось чая, и сахара и лечь, вот так свободно, как Ника, тоже хотелось.