Для тебя моя кровь

Я отшатнулась, словно от пощёчины и тут же почувствовала, как щёки заливает румянец. От обиды, от стыда, от гнева в голове помутилось. Я стояла и ловила воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Подруги тут же встали на мою защиту, ругая Валеру. Да уж, профессию не пропьёшь, училки есть училки. Валера постепенно втягивал голову в плечи, пытался спрятать растерянное лицо в поднятый воротник серой куртёнки. Но и мужчины в стороне не остались. Из мужской солидарности, пытаясь успокоить разъярённых педагогинь. Я же отправилась в лес одна. Уселась на какой– то пень и невидяще уставилась перед собой. Вот и похвалилась, вот и продемонстрировала свою состоятельность. Да кто меня после такого уважать будет? Мужья подруг и без того смотрят на меня с недоумением. Мол: « Что среди нас делает это создание?».

Потом пришла Наташка, принялась меня успокаивать и в то же время учить уму разуму.

– Это же мужики, глупая, – говорила она. – Как примут на грудь, так несут всякую чушь. А им кажется, что все просто в восторге от их искромётного юмора. Так что, не переживай особо. И ещё запомни, подружка, если мужик в весёлой компании, если разглагольствует о том, о сём – даже не подходи к нему. Он выберет компанию и вино, но никак не твоё общество.

Всё разъяснила мудрая Наташка, и оснований ей не верить у меня не было. Но я не хотела так. Я мечтала о любви, чистой, незамутнённой подобными сложностями. Чтобы меня любили всегда, всегда ценили и делали выбор в мою пользу , не зависимо от местонахождения, в компании ли друзей, в одиночестве больничной палаты, дождливым днём или летней ночью. Но существует ли такая любовь? Стоит ли ждать её или лучше начать взрослеть и учиться принимать жизнь такой, какая она есть?

Дверь открылась. Опять вампирша, опять игла впивается в мою руку. Здравствуй, мой чёрный омут забвения!

Не могу определить какой день.

Ощутив очередную пощёчину, вытаскивающую меня из моего чёрного мира, я принималась орать, вопить, молить о том, чтобы меня оставили в покое. Не терзали мою руку иглами, не засовывали в рот всякую гадость, отключили лампу, так бьющую по глазам, дали хоть каплю чистой воды. Наверное, мне казалось, что я ору и вою, но на самом деле, мои потрескавшиеся губы, и пересохшее горящее адским огнём горло едва ли могли издать что– то кроме надсадного сипения.

Если небольшие изменения в моём существовании меня, как это не странно звучит, слегка порадовали, то через несколько вот таких заборов крови, я уже точно знала, что не выживу. Как только, приставленная ко мне , вампирша оказывалась на пороге и уже не важно с чем в руках, с системой ли, со стаканом, меня начинало трясти от животного, первобытного страха, так как я уже толком не смогла бы ответить, что, кормление или взятие крови для меня противнее. От еды меня выворачивало на изнанку, а потом, когда выбрасывать из себя было больше нечего, пищевод и желудок продолжали свой адский танец, так как в нос бил мерзкий запах моей собственной рвоты. Из горла вырывалось жалкое, просящее о пощаде скуление. Так плачут больные, ослабленные, напуганные звери. Но в отличии от них, я не могла забиться в нору, свернуться в клубок и зализать рану. Я могла лишь скулить, тщетно надеясь на снисхождение, на жалость со стороны этой сильной, красивой, пышущей здоровьем женщины.

Но на сей раз реальность ворвалась в моё чёрное убежище не пощёчинами вампирши, и не уколом иглы, а мужскими враждебными голосами.

– Ты не можешь так поступить со мной!– кричал один, захлёбываясь и переходя на фальцет. – Если ты забыл, что я твой друг, тогда хотя бы вспомни, что я сын министра экономики Далера! Да и не знал я, что это твоё! Мне её слуги притащили.

– Не прикидывайся дурачком, Кари! Ты прекрасно знал, чьё это имущество, просто надеялся уморить её до моего приезда. Признайся, дружище, сколько ты успел наварить? Весь Далер, наверное, полакомился кровью моего источника.

Кто я? Где я? Почему моё тело рвётся, я же камень, я не могу порваться. А может, я струна? Натягиваюсь, ощущаю боль, страшную, невыносимую, отупляющую, и вот сейчас лопну, порвусь. Не надо, пожалуйста, не надо меня разрывать, я хочу обратно в темноту. С трудом подняв отяжелевшие веки, я поняла, что ослепла. Больше не было ровного прямоугольника двери, в которую так часто входила вампирша, не было и красной лампы под потолком, и потолка самого не было. Перед глазами клубился густой, мохнатый лиловый туман. Мышцы натянулись ещё сильнее, боль пронзило сознание яркой вспышкой, спорящие голоса отдалились, но я всё равно их слышала.

– Закон одинаков для всех, – ровно отвечал другой. – Именем короля ты арестован за кражу личного имущества у представителя органов правопорядка, и остаёшься на этом месте до появления стражи.

– Ты хочешь меня заморозить, Вилмар? Ты безумен! Ты ещё пожалеешь!

Вместо ответа прозвучала певучая фраза, и кожей лица. я ощутила холодок , какой бывает когда зима только вступает в свои права, накрывая лужи тонкой, ломкой ледяной корочкой.