Для тебя

— Салли сказал, Новаковски хочет, чтобы ты составила ещё один список. За те пятнадцать лет, что путешествовала.

Я вдохнула через нос, выдохнула и кивнула, что оказалось нелегко, учитывая его большой палец у меня под подбородком.

— Им нужно будет знать, где искать этих людей. Поэтому, если ты в курсе хотя бы последнего местонахождения, добавь это в список.

Я снова кивнула.

Он вздохнул и продолжил:

— И хорошо бы знать, что они сделали. Тогда федералы могут попытаться установить следующую жертву. Это тоже нужно записать, и постарайся вспомнить поподробнее.

Мне в принципе всё это не нравилось, но последняя часть не понравилась ещё сильнее.

— Дай себе время, займись этим после йоги, — сказал Колт. — Как закончишь, позвони мне. Попроси кого-нибудь занести список в участок, когда придёшь в бар.

Я опять кивнула.

Выражение его лица изменилось, я не поняла, как именно, но, клянусь Богом, он выглядел так, будто гордился мной.

— Я позвоню тебе, когда закажу столик, и скажу тебе время, — сказал он.

Я кивнула ещё раз.

— Тем временем, милая, подозреваю, в твоём мозгу придумается куча разного дерьма.

Он не ошибался.

— Колт...

— Не обращай внимания, — перебил меня он.

Я закрыла глаза и снова открыла их, когда его губы коснулись моих.

Он отстранился на дюйм и тихо сказал:

— Так хорошо.

Тут он тоже не ошибался.

— Обещай мне, что бы ни творилось у тебя в голове, ты останешься со мной. Сегодня вечером мы всё обсудим.

— Колт...

— Не повторяй моё имя, просто пообещай.

Я втянула воздух и на выдохе прошептала:

— Обещаю.

Он отпустил мой подбородок и провёл большим пальцем по щеке.

— Я вернусь с твоим ковриком как можно быстрее.

— Спасибо.

— Пока, малыш.

— Пока.

После этого он отпустил меня, отпер дверь и ушёл.

Я повернулась к родителям, которые, не скрываясь, наблюдали за мной и, скорее всего, за нами с Колтом тоже.

— Не начинайте, — предупредила я.

— Нам нечего сказать, — ответил папа, — ты знаешь, что мы думаем.

Я знала, и это не помогало уменьшить чувство страха, глодавшее меня изнутри. Однако это помогало усилить ощущение счастья, поселившееся в груди.

— Фебрари, — окликнула мама, когда я уставилась в пол по дороге на кухню.

Я подняла голову и посмотрела на неё.

— Мы любим тебя независимо ни от чего, ты же знаешь?

Я сбилась с шага, но выправилась. Потом я сглотнула.

— Я знаю.

— А теперь можно мне последний кусок фриттаты? — спросил папа, глядя на мой кусок, оставленный на сковороде.

— Джек! Это для Феб, — заворчала мама.

— Она может сделать ещё.

— Джек!

Я вошла в кухню, взяла сковородку и наклонила её над папиной тарелкой, чтобы последний кусок фриттаты соскользнул вниз.

— Мы в расчёте за вчерашнюю ночь, — сказала я, закончив.

— Мы уже в расчёте, девочка, судя по тому, что я увидел у двери, — ответил папа.

Чёрт, я точно глупая.

* * *

Колт забрал коврик Феб, привёз его домой и воспользовался тем, что её отец был в одной ванной, а мама в другой. Поэтому он провёл некоторое время, прижимая Феб к стене около входной двери. Пока она не застонала ему в рот, после чего он остановился, отчасти потому, что ему нравилась идея возбудить её, а потом вернуться позже, дав ей время потомиться. Но в основном потому, что ему нравилось, когда она стонала ему в рот, и если бы он не остановился сейчас, то вряд ли сумел бы сделать это позже.

Он не собирался думать о том, что произошло между ним и Феб вчера ночью или сегодня утром. Он собирался подождать и посмотреть, к чему приведет их разговор сегодня вечером. Со своей стороны, он был готов оставить прошлое в прошлом и жить дальше, и он собирался сделать всё что в его силах, чтобы убедить Феб согласиться с его мнением.

Колт подъехал к участку, остановился позади него, вошёл через заднюю дверь и поднялся наверх. Он отметился, проверил голосовую почту, спустился по центральной лестнице и увидел Салли в конференц-зале, должно быть, с родителями Мари Лоу.

Он только мельком взглянул на них, не желая быть пойманным на том, что могло быть расценено как разглядывание. Это было неправильно и невежливо по отношению к людям, которых только что швырнули в пучину горя.

Но даже за один взгляд он многое заметил.

Он заметил, что они богаты, а значит, в создание дома вкладывался не один Денни, его жена и сама владела трастовым фондом.

Отец Мари с возрастом начал сдавать, набрал лишний вес и не мог держаться ровно, даже если на первый взгляд казалось, что сидит он вполне удобно. Мать Мари не сдавалась возрасту, над её лицом явно поработали, ей не хватало десяти фунтов веса, и она явно потратила немало времени, чтобы её волосы выглядели здоровыми и светлыми. Их одежда была дорогой и, скорее всего, дизайнерской, но не напоказ. Родителям Мари не нужно было ни на кого производить впечатление, люди, с которыми они общались, и так знали об их положении. Даже отправляясь в маленький городок после известия об убийстве дочери, они держались хорошо. Не потому, что волновались о том, что о них подумают. Это была привычка, глубоко укоренившаяся.