...Для того, чтобы жить

Скорей! Скорей!.. Первым забрался наверх Феодал, за ним — Иван с Олегом. И тут с середины стены сорвался Сенька.

По рву, топая сапогами, приближались красноармейцы.

Чувство опасности снова вскинуло Явора вверх. — Давай, Сенька! Давай! — закричали Олег и Ванька и, свесившись насколько возможно, схватили его за ворот тужурки.

И вовремя. Потому что нагруженные пулями карманы выпирали вперед, не давали Сеньке вплотную прижаться к стене, и он вот-вот снова сорвался бы вниз…

* * *

— Что вы принесли?.. Думаете себе, я с этим горохом возиться буду?! — поправив на тонком носу очки, ошарашил их приемщик ларька Цветмета. — Так нет. Я не буду!

— Почему?! Вы же сколько раз у нас пули принимали! — возмутились мальчишки.

— Ха! Принимал. А теперь НЕ принимаю! — отрезал приемщик. — Сдавайте целым куском.

— Значит, все нужно переплавить?! — ахнул Олег. — Но ведь на это сколько времени надо! А в четыре вы закрываете.

— Не в четыре, а в три, — уточнил приемщик, отворачиваясь. — Перед выходным мы работаем без перерыва. До трех!

— А после выходного можно? — спросил Явор.

— Мальчик. Ты же грамотный. Читай объявление!

На листке, приколотом кнопкой, печатными буквами было написано: «С 25-го ларек будет закрыт на переучет».

Как побитые собаки, возвращались мальчишки на Лермонтовскую. Сенька нырнул во двор. Оказалось, все в порядке. Мать еще не вернулась с дежурства в больнице.

Молча высыпали из карманов пули в чугунный котелок. Сенька хотел разжечь примус. Олег остановил его:

— Не надо. Все равно переплавить не успеем…

* * *

Олега настойчиво толкали в бок.

— Ну чего ты, Мишка? — не открывая глаз, спросил он.

— Лёль, почему ты всю ночь ворочался и кричал?

Сон сразу слетел с Олега, как шелуха с луковицы. Вспомнил вчерашний такой неудачный день.

— Ничего я не кричал. Приснилось тебе. Спи.

— А вот и не приснилось! — Мишка подмигнул ему темным лукавым глазом. — Ты кричал: «Ложитесь, дураки! Всех перестреляют, как куропаток!» А кто это — куропатки, Лель?

— Птицы такие, маленькие. Да спи ты!

— Не в куропаток стреляли, а в людей! — не унимался Мишка.

— Каких еще людей?! — испугался Олег: а вдруг маме скажет? — Если не перестанешь болтать — дам по шее!

— По шее, — обиделся Мишка. — Сам врет, а мне по шее!.. «Сенька! — ты кричал. — Толька!..» Я слышал. И про пули…

Олега так и подбросило на кровати: «Вот паршивец! Все знает». Он улыбнулся, похлопал братишку по плечу:

— Молодец, Мишка! Тебя не обманешь. Ладно уж. Расскажу. Кино мы такое видели. — И сочинил такую удивительную историю, что Мишка только восторженно ахал.

— Котики-братики! А ну-ка вставайте да мойте лапы! — весело крикнула из коридора мама. — Завтракать будем.

Олег быстро прибрал кровать, на которой спал вместе с Мишкой. Умылся до пояса холодной водой в коридоре и, фыркая, вбежал в комнату. Мишка и мама уже сидели за столом.

Олег окинул взглядом стол. Ого! Завтрак-то ради выходного дня праздничный. Не какой-нибудь свекольник или осточертевший жидкий супчик из сушеной картошки, который почему-то всегда пахнет старым деревом. Отварная рассыпчатая картошка с горьковатым сурепным маслом, солью и луком. На селедочнице — крупные куски отсвечивающей оранжевым рыбы.

— Откуда рыба? — удивился он. — И картошка такая мировая!

— Ты же позавчера сам ее принес. Я вымочила, распарила. А на одну рыбину у Филипповны картошки выменяла.

Ну и ну! Олег всю дорогу ругался, когда в магазине получил на талон № 16 эту рыбу. Такая сухая да костлявая, хоть гвозди забивай. А теперь одно удовольствие. Чуть солененькая. И кости мама вынула.

Картошку Олег ел как следует. Рыбу экономил. Может, еще на обед останется. А хлеб откусывал маленькими кусочками. Не то что Мишка. «Надо будет ему так объяснить, чтоб навек запомнил, — думал Олег, наблюдая за младшим братом. — Свои триста граммов готов в один присест умять. А потом что? Мамин же хлеб есть будет. И не подавится. А ей работать целый день на фабрике. Да дома: то стирать, то готовить, то в очереди стоять. Пора Мишке понимать уже… А как чай пьет! Сахар зубами так и крушит, как мельница. Будто у нас еще про запас два килограмма спрятано. — Всерьез разозлиться на Мишку он никогда не мог. Всегда находил для него оправдание. — Да ладно. Маленький все-таки. Пусть мою долю сахара лопает…»

После завтрака Мишка хотел сразу бежать на улицу.

— А посуда? А вилки? — остановил его Олег.

— Ну, Ле-оль! — капризно протянул Мишка. — Ребята зовут.

Мама подмигнула: пусть бежит. Но Олег был неумолим:

— У всех свое дело есть! Ты, мама, его не балуй. Мы же не заставляем его что-нибудь тяжелое. А это он прекрасно сделает… Мишка! И примус неделю не чищенный…

Олег заглянул в двадцативедерный бак для воды и увидел, что он почти пуст. Схватил ведра, коромысло и пошел к бассейну — громадной шестиугольной башне на перекрестке Покровского и Красноармейской улицы.