Для того, кто умеет слушать

Бывает вдохновение застает тебя, когда ты не у дел, но у тебя есть время и пара салфеток на кофейном столике. Так можно. Можно делать заметки в телефоне, можно царапать на книжном обороте и собирать это все после, переписывать и править на месте. Но Бога ради не оставляй все это в своей голове, оно изменится, и тебе будет совсем не узнать его позже.

Колокольчиком меня называла мама.

– Почему ты называешь меня так, мам? – однажды спросил я у нее.

– А как иначе? Я знаю тебя давно и так тебя зовут.

– А как же мое обычное имя?

– Ну, это имя для всех, а это другое, оно только наше с тобой.

Мне тогда очень понравилось, что у нас с ней есть такое секретное ото всех имя. И даже когда я стал старше, а она называла меня так, внутри оно всегда отзывалось теплом.

Обычно она называла меня так, только, когда мы были одни, в остальное время она звала меня просто по имени. Но был всего один случай, когда она назвала меня так при людях.

– Это твоя девушка, Колокольчик? – спросила она меня, рассматривая ее так внимательно и в тоже время ласково, явно принимая мой выбор и даже немного радуясь ему без всяких на то объяснений.

Я кивнул, а девушка смутилась, мама рассмеялась.

– Я так счастлива за тебя, Колокольчик! – сказала она мне шепотом одними губами, садясь в машину.

Я помню этот случай так ярко, так же ярко, как и тот другой случай, когда она через много лет так же садилась в машину и уезжала туда, откуда нельзя было ничего сказать даже шепотом.

На улице сегодня ужасно жарко и ветер. Сразу как проснется моя младшая дочь, я поведу детей гулять. Мы возьмем с собой бутылки с водой, ролики и самокаты. Мы наденем легкие ветровки, для сандалий еще рановато, но вот кеды как раз подойдут. На прогулке мне есть чем заняться – дети говорят со мной наперебой, дети пачкаются и падают – им нужна моя помощь, мое внимание, а иногда мое разрешение залезть на самое высокое дерево, прыгнуть с самого верха шведской стенки, забежать слишком далеко или остаться там, где их никто не видит. Я буду пристальна к жизни, и единственное, что у меня останется от работы в то время, это то и дело подкатывающий к горлу ком, что появился у меня, когда я записала свою последнюю строчку.

Отношения с мамой – моя глыба, мне всегда хотелось, чтобы они были. А когда они появлялись, мне всегда хотелось чтобы их было больше. Их никогда не было достаточно, ничего личного и самое личное одновременно. Этот образ повиснет в воздухе, и я буду смотреть сквозь него всю нашу прогулку. Я не буду выкручиваться, сбивать остроту. Сюжет стоит, а я иду, дети мои бегут, облака плывут так быстро, солнце горит, ветер.

Я люблю останавливаться тогда, когда хочется написать еще и еще. Когда хочется подвести черту и освободить свою голову. Но если остановиться, на строчках, когда сюжет вдруг прорвет бумагу и заговорит конкретно с тобой, есть возможность почувствовать о себе много интересного. Не услышать, но почувствовать. Когда сюжет говорит с тобой, не слушай его, не облекай в слова, но чувствуй. Ты просто ощущай и все.

«Мой малыш, хрупкий изящный мальчик. Он был такой с самого начала, сразу как он появился на свет и посмотрел на меня глазами ясными как безоблачное небо, как теплый ветерок в летний день были его волосы. Он появился раньше срока, но все же был очень вовремя. Первое о чем я подумала, увидев его, был мой добрый друг юности такой же светлый и уютно растрепанный. Не раздумывая долго, я назвала его по имени и полюбила всей своей жизнью.