Для убийства нужны двое

Едва положив трубку, она тут же пожалела, что приняла приглашение. Ненавидела всех Томашевских, с удовольствием отравила бы всю семейку! Но визит Джона вносил хоть какое-то разнообразие в ее серую жизнь.

Без аппетита поев, она упала на кушетку, но уснуть удалось лишь через полчаса. Обычно днем она спала, зато потом всю ночь ворочалась без сна и размышляла.

Проснулась Сузанна около шести, но прошло не меньше четверти часа, прежде чем она встала и добралась до ванной. Кое-как умылась, причесалась и всмотрелась в большое, косо висящее зеркало. Больше всего ее раздражали резкие морщинки, прямо складки, которые тянулись от носа к поникшим уголкам пухлых губ. Они придавали лицу суровое выражение, а когда она была серьезной или задумывалась о чем-нибудь, то выглядела старой. Сузанна в упор разглядывала себя, пока не позабыла, что перед ней ее собственное отражение в зеркале. Оттуда на нее смотрела совершенно чужая женщина. И выглядела зловеще, словно отравительница, врачиха из концлагеря или детоубийца.

Сузанна ухмыльнулась, потом рассмеялась. Страшилище исчезло. Теперь она трезво отметила очарование, которым так и лучилась, зрелость, обещание исполнения многих желаний, какое-то материнское чувство…

Успокоившись, приняла душ и выбрала белый костюм. Потом рассеянно причесалась и накрасилась, не слишком себя утруждая, — ей все было безразлично. Наконец надела бусы из красных кораллов — свои любимые. Летом 1957 года эту дешевую безделушку ей подарил Гюнтер Фойерхан…

Воспоминания о днях, полных дотоле не познанных наслаждений, оказались слишком болезненными. Она уже достигла того возраста, когда мечты ведут к отупению и апатии, поскольку все они уже когда-нибудь исполнились.

Незадолго до семи Сузанна вышла из квартиры и спустилась на улицу. И едва захлопнула двери, как увидела Джона Шеффи, выходящего из такси.

Шеффи был тучным, просто огромным человеком с маленькой головой. Обликом, черным костюмом и шаркающей походкой он напоминал пингвина. Остановившись, Джон ждал Сузанну.

В памяти Сузанны он был гораздо стройнее и, главное, мужественнее. Впрочем, возможно, он считал своим долгом быть толстым и жизнерадостным, раз уж он возглавлял сеть торговых центров. Сузанне вовсе не понравилось, что он ее разглядывал, как проститутку. «Надеюсь, от меня он ничего не захочет», — подумала она.

— Хэлло, Сью! — приветствовал он.

— Хэлло, Джон!

Он поцеловал ее в левую щеку, и так пронзительно потянуло лосьоном после бритья, что она едва не чихнула.

— Чудесно! — воскликнул он. — Дитя мое, ты выглядишь чудесно!

Отступив на шаг, словно модный кутюрье, он восхищенно наблюдал, как она кокетливо тряхнула медными волосами.

— Ну, мы идем ужинать? — спросила Сузанна. Не ожидает же он, что она пригласит его в квартиру?

— Ну разумеется! Я тебя приглашаю. Тут поблизости есть миленькая пиццерия…

Они сели в ожидавшее такси, по дороге поговорили о погоде, о берлинских достопримечательностях, о проблемах управления торговой сетью и прежде всего об Эрнестине, его второй жене, которая осталась в Нью-Йорке приглядывать за делами. Сузанна кроме прочего узнала, что он провел две недели в Гармиш-Партенкирхене, а теперь приехал на несколько дней в Берлин, чтобы оживить старые воспоминания. И разумеется, чтобы увидеть ее.

За ужином — оба заказали пиццу с шампиньонами — Шеффи заговорил о племяннике и их браке. Сузанна наблюдала за прохожими, едва его слушая. Зачем она тут, собственно, сидит?

— Вы в самом деле хотите развестись? — спросил Шеффи и с аппетитом принялся за еду. Лазурит в золотом перстне на его мизинце сверкал в свете люстр.

— Мы? — вопросом на вопрос ответила она и в первый миг вообще не поняла, что он от нее хочет. «Да, старческий пигмент у него все сильнее», — заметила она. — Конечно разведемся. Ведь мы уже с января живем раздельно.

— Раздельный стол, раздельная постель… Ведь у вас еще могли бы быть дети…

— Да я ему скорее бы голову свернула!

Шеффи смущенно умолк — столь явный взрыв враждебности его просто ошеломил. Он лишь весьма неясно помнил, что разыгралось два года назад в феврале. Заметно было, как он погрузился в воспоминания.

Сузанна могла бы ему помочь, но не любила говорить о дне, который произвел решающий поворот в ее жизни. С той поры и ее жизнь, и их семья катились под откос. Для нее Томашевский стал убийцей их ребенка. Она и сегодня могла бы восстановить и заново пережить каждую секунду того рокового дня. Девятилетний Йене не только принес из школы две пятерки[3], но сразу после этого стащил у отца десять марок, в чем упорно не сознавался. Тогда Томашевский вышел из себя и принялся молотить сына. Пытаясь оторвать его от мальчика, Сузанна лишь сильнее накаляла его ярость. Муж опомнился, когда у нее пошла носом кровь, тут же кинулся на кухню за бумажными салфетками. Йене воспользовался этим и убежал из дому. Хотя полиция была оповещена, найти его не удалось. Потом, под вечер, он оказался на озере, ступил на тонкий лед и утонул.

— Человек должен уметь забывать, — не слишком убежденно произнес Шеффи.

Сузанна поджала губы. Он оглянулся в поисках официантки.