― Вальдеган… Меня зовут Вальдеган Элизан Ларан эн Пакар. Но вы, эрдана Карина, и вы, Дайкаран, можете обращаться ко мне просто по имени.
Беседа затянулась на несколько часов. Вальдеган подробно объяснил, какие преимущества получит город и прилегающие деревни в такой сложный период, если я подпишу нужные бумаги. А к слову сказать, мои будущие владения оказались не такими уж и маленькими. Когда Балмаар развернул большую, старую, нарисованную карту и указал конечные точки, то я как-то даже приуныла. Как охранять и контролировать такую территорию?!
Видя моё замешательство, они вдвоём с пархонтом начали объяснять, что жители сами возьмутся за оружие, в случае необходимости, что из молодых парней и мужчин будет сформирован мобильный отряд, который сможет контролировать территорию хотя оружия, конечно, маловато, но кузня Малахана начнёт работать в усиленном режиме, как только из Перрикола привезут больше руды.
Я ещё не очень-то понимала, в чем заключалась сложность и опасность ситуации, поэтому спросила:
― Вы полагаете, что могут начаться боевые действия?
Мужчины переглянулись и пархонт продолжил:
― Эрдана Карина, поймите, что время безвластия может продлиться очень долго, но рано или поздно что-то решиться. Подписав эти бумаги, с одной стороны, вы возьмёте на себя большую ответственность, но с другой ― во многом развяжите руки всем тем, кто живёт на вашей территории. С того момента как вы… вот здесь,― и Вальдеган ткнул длинным пальцем в лежащие на столе листы,― поставите своё имя, все местные будут подчиняться только вам или тем людям, которых вы на это уполномочите. И никто: ни Совет, ни сыновья терра ― вам не указ. Только законы древнейших, которые незыблемы как земля и небо, и только ваши личные приказы будут действовать в этой местности,― и он ещё раз обвёл рукой прилегающие к Латрасу земли.― Я понимаю, что троекратный налог оставил город почти без денег, но это последний налог в казну, законный, хоть и увеличенный в три раза. Пока на престол не взойдёт новый терр, никаких выплат уже не будет, да и потом какое-то время тоже. Вы сами будете решать поддержать кого-то из претендентов или нет, оказывать ли кому-либо помощь или платить наёмникам. Но при этом вы должны понимать, что если сами будете в состоянии защитить свои земли и интересы, то вы приобретёте практически абсолютную свободу, ограниченную только немногими законами древнейших. Никто из настоящих претендентов на трон не будет заинтересован с вами ссориться, вас могут всего лишь попытаться убить, вот только от обычных бандитов, которые в скором времени обязательно появятся, вам придётся защищаться самостоятельно.
У меня возникло ощущение, что я опять проваливаюсь в болото. Меня пытаются втянуть в сложные политические игры, в которых я «дуб дубом» и хотят навесить стопудовое ярмо ответственности, хотя фраза пятого пархонта, что меня могут попытаться убить, почему-то сильно не зацепила, в отличие от всего остального. А как же путешествие за «слезами богов» и золотом?! Похоже, что наши планы накрываются большим медным тазом!
Я оглянулась на Дайка. Он сидел, уставившись в карту, и на меня не смотрел. Тогда под столом я наступила ему на ногу. Он дёрнулся, глянул на меня и опять уставился в ту же точку.
― Дайк! Что ты молчишь?!― я пихнула его в бок.
― А что я могу сказать? Я тебе не муж… Ты наследница и должна принимать решение сама, хотя это и странно, конечно…
― Верно-верно, Дайкаран,― пархонт закивал.― Если бы вы были замужем, эрдана, тогда могли бы всё переложить на плечи своего супруга, но так как вы свободны…
Я сидела, сжав кулаки и, по примеру Дайка, уставившись в карту: «Нужно принимать решение… Решение, которое затрагивает не только меня, но и других людей, живущих здесь… Почему это зависит от меня?! Как я могу это делать?! Дайк молчит, Макс в подвале прячется, хоть бы Мозг что-нибудь подсказал…». Но и мой внутренний умник никак не давал о себе знать, и я решила ещё немного потянуть время:
― А почему вы, Вальдеган, да и Совет так заинтересованы в том, чтобы я всё подписала?
― А вы не знаете?
― Нет… До некоторых пор такие вещи меня не интересовали.
Пятый пархонт потёр кончик своего птичьего носа, сморщился от густой вони, царящей в доме, и произнёс: