Для вкуса добавить "карри", или Катализатор для планеты (СИ)

   Над рекой стелился утренний туман, и первые птицы звонко верещали в прибрежных зарослях. Рыба плескалась прямо возле лодки. Я опустила ловушку, так на всякий случай, и раскинула сеть, недалеко от очередного островка. А вдруг поймаю завтрак! Но рыба тоже не дура, ловиться не хотела. Я догребла до ближайшего острова, осмотрелась и на дневной привал решила остановиться здесь. Посёлков по берегам видно не было, как и лодок рыбаков. "Ладно, будь, что будет... Сутки без еды продержаться смогу, а потом придётся искать деревню...". Меня лихорадило, то ли от холода, то ли от усталости. Не хотелось ничего, просто лечь и лежать, а ещё лучше проспать до вечера. Когда спишь, голода не чувствуешь.

   Протащив свой транспорт подальше в глубину островка, на небольшую полянку, я натянула на себя почти всю одежду, которая имелась, завернулась в одеяло и улеглась на дно. В голове шумели волны, и меня качало из стороны в сторону. Это, наверно, от долгого пребывания на воде, такая внутренняя качка. Я закрыла глаза. Шум прибоя в ушах усилился, но не раздражал, а, наоборот, успокаивал. Я представила, что я на берегу моря, иду по тёплому, почти горячему песку. Босые ноги слегка проваливаются и стопы чувствуют каждую песчинку. Кругом летают чайки, но почему-то не кричат, а шепчут: "Кари... Кари... Всё хорошо... Впереди вся жизнь... Нужно думать о будущем... Всё хорошо... Всё хорошо...". Я смотрю в небо на больших белых птиц, кружащих прямо над головой. Вдруг, одна из них вспыхивает ярким пламенем прямо на лету и камнем падает вниз. Я подбегаю и вижу: на песке лежит курица, курица-гриль, с золотистой корочкой и большими пучками зелени вокруг. От потрясающего аромата начинает кружиться голова, и я протягиваю руки к заветной мечте, но не тут-то было. Копчёная тушка вскакивает на костяные ножки и убегает прочь.

   - Стой! Ты куда! Ты моя, курица! Ты жареная! Как смеешь убегать?! - И несусь следом за драпающим ужином. - Стоять, я сказала! Куры гриль не могут бегать! - я орала, что есть мочи, только голоса своего почти не слышала. Из горла вырывалось только какое-то карканье. Жареная птичка резко сменила направление и запрыгала прямо к морю - я за ней. Расправив куцые крылышки, она подпрыгнула и бухнулась в воду. Холодные капли брызнули на лицо, и я открыла глаза.

   На меня смотрела тёмно-серая зеленоглазая морда.

   - И снова, здравствуйте! - мой голос, действительно, был хриплым, и слова застревали на полпути. - Что? Соскучился?

   Я привстала. Пахло жареным мясом.

   - Есть будеш-ш-шь? - прошипел ангалин.

   Второй раз повторять ему не пришлось. Я, мешком, вывалилась из лодки и на четвереньках быстренько поползла к небольшому костерку. На угольях запекалась рыба, а рядом на больших листьях, дымился, нанизанный на палочки шашлык! И хотя глотать было трудно, горло было перетянуто будто ремнями, с двумя порциями я разделалась за несколько минут. По вкусу это была какая-то птица, но точно не берусь утверждать. Горячее мясо! Вот, что главное! И вкусное-е-е...

   Ангалин пристроился рядом и, держа в хвосторуке мой кинжал, выковыривал что-то из угольков. Я оглядела полянку. Мои мешки валялись на земле, полностью распотрошённые. "Вот, наглец! Даже в моих пожитках успел покопаться. Как бы золотишко не спёр...". Про падкость ангалинов до золота, я была уже наслышана. К ноге подкатилось несколько крупных обугленных шариков. Я оторвалась от трапезы. Это были местные корнеплоды, по вкусу очень похожие на картошку, только цвет у них внутри был ярко-оранжевый, как у тыквы. Местные называли их "ваттаха", что значило питательный корень. Но про себя я называла этот овощ "тыквокартошкой". Я глянула на ящера, он продолжал ковыряться в углях и на меня не смотрел.

   Вскоре, сытым хомяком, я привалилась к ближайшему стволу. В желудке было тепло и уютно. Прикрыв глаза, я подставила лицо дневному свету. Я согрелась и блаженно расслабилась. Рядом послышался шорох. Я приоткрыла один глаз. Ангалин сидел рядом.

   - Спасибо... Было очень вкусно... Не думала, что ангалины умеют разводить огонь и готовить человеческую еду.

   Он наклонил голову так, как это иногда делают собаки, слушая хозяина и произнёс:

   - Мы многое умеем... Только люди об этом не з-з-знают... Нам нуж-ж-жно поговорить... - мне показалось, что в его шипении промелькнули извиняющиеся нотки.

   - Говори, я слушаю... - и судорожно сглотнула. В горле будто застряла куча камней... - А то мне пока трудновато...

   Он глубоко вздохнул, светлая широкая грудь значительно расширилась, развернулся и пошёл к воде. Вскоре вернулся, держа в пасти яркие, красно-зелёные листья, которые принялся усиленно жевать. Потом он залез в один из моих мешков, достал старую потрёпанную рубаху, одну из тех, в которой я убегала из леса, и оторвал от неё длинный кусок. "Распоряжается, как будто это его... Хоть бы разрешения спросил, что ли?" Передними лапами и хвостом он расправил кусок ткани, выплюнул на неё пережёванную массу и сложил в две половинки, а потом протянул мне:

   - Обмотай ш-ш-шею, это помож-ж-жет... С-с-синяки с-с-сойдут и говорить будет легч-ч-че...