Длинноногий папочка

ДОРОГОЙ ДЛИННОНОГИЙ ПАПОЧКА!

Сегодня ночью мне приснился презабавный сон. Мне снилось, что я вошла в книжный магазин, и приказчик принес мне новую книгу, озаглавленную «Жизнь и письма Джуди Аббот». Я видела ее совершенно отчетливо — красный переплет с изображением Приюта Джона Грайера на обложке, а на заглавной странице мой портрет с надписью «Искренне ваша, Джуди Аббот». Но только я хотела открыть последнюю страницу и прочитать надпись на моем надгробии, я проснулась. Ужасно досадно! Я чуть не узнала, за кого я выйду замуж и когда умру.

Разве не интересно прочитать историю своей жизни, написанную совершенно правдиво всезнающим автором? И предположите, что вы можете прочитать ее только при одном условии: что вы никогда ее не забудете и проживете всю жизнь, зная наперед, что выйдет из всех ваших начинаний и предвидя точно час вашей кончины. Как вы думаете, много ли найдется людей, которые захотели бы прочитать такую книгу? Или сколько людей могли бы побороть свое любопытство и не прочесть ее, даже ценой жизни — без надежд и неожиданностей? Жизнь и без того достаточно монотонна: так часто приходится есть и спать. Но вы только представьте, как она была бы убийственно монотонна, если бы между едой не могло случаться ничего неожиданного. Боже! Папочка, какая клякса, но я уже на третьей странице и не могу начинать новый лист.

В этом году я продолжаю изучать биологию — очень интересный предмет; в настоящее время мы проходим пищеварительную систему. Если бы вы видели, какая прелесть поперечное сечение двенадцатиперстной кишки кошки под микроскопом.

Добрались также до философии — интересно, но эфемерно. Я предпочитаю биологию, где можно приколоть предмет обсуждения к столу. Ну вот и еще клякса! И еще одна! Это перо просто плачет горючими слезами. Пожалуйста, простите его слезы.

Верите ли вы в свободную волю? Я — да, безоговорочно. Я вовсе не согласна с теми философами, которые думают, что всякое действие есть совершенно неизбежный и автоматический результат совокупности отдаленных причин. Это самая безнравственная доктрина, о которой я когда-либо слышала, — ведь если так, то никого нельзя ни в чем упрекнуть. Человек, который верит в неизбежность судьбы, должен был бы сесть и сказать: «Все в воле божьей» и сидеть до тех пор, пока не умрет.

Я твердо верю в мою собственную свободную волю и в мои собственные силы выполнить ее, — и эта та вера, которая сдвигает горы. Вот увидите, что я стану большим писателем! Четыре главы моей новой книги окончены и еще пять набросаны.

Это очень туманное письмо — у вас не болит голова, Папочка? Пожалуй, на сегодня хватит, лучше пойдем и сделаем немного тянучек. Очень жалею, что не могу послать вам немножко: они будут необыкновенно вкусными, так как мы делаем их из настоящих сливок и трех шаров масла.

Любящая вас

Джуди.

P.S. У нас был костюмированный бал в гимнастическом зале. На этой картинке вы можете видеть, как мы похожи на настоящих балерин. Та, что в конце выполняет изящный пируэт, кажется, я.

* * *

26 декабря

МОЙ МИЛЫЙ, ДОРОГОЙ ПАПОЧКА!

В своем ли вы уме? Разве вы не знаете, что нельзя посылать одной девушке семнадцать рождественских подарков? Я же социалистка, запомните, пожалуйста; уж не хотите ли вы превратить меня в плутократку? Подумайте только, сколько будет хлопот, если мы когда-нибудь поссоримся! Мне пришлось бы нанимать передвижной фургон, чтобы вернуть ваши подарки.

Мне очень жаль, что галстук, который я вам послала, несколько велик; я связала его собственными руками (в чем вы, без сомнения, сами убедились). Носите его в холодные дни и застегивайтесь на все пуговицы. Спасибо, Папочка, тысячу раз. Я думаю, вы самый добрый человек, который когда-либо жил на свете, — и самый безрассудный!

9 января

Хотите ли вы, Папочка, сделать то, что обеспечит вам вечное спасение? Тут есть одна семья, которая находится в ужасной нужде. Мать, отец и четверо «видимых» детей — два старших мальчика отправились искать счастья по свету и не вернулись обратно. Отец работал на стекольном заводе, получил чахотку — это очень вредная работа — и теперь отправлен в больницу. На это ушли все их сбережения, и вся забота о семье целиком легла на старшую дочь, которой двадцать четыре года. Она шьет и зарабатывает полтора доллара в день (когда есть работа) и вышивает по вечерам. Мать — слабая женщина, очень набожная и совершенно бездеятельная. Она сидит сложа руки, всем видом выражая терпеливую покорность судьбе, в то время как ее дочь обременена чрезмерным трудом, ответственностью и заботой; она не знает, как им удастся пережить остаток зимы — и я тоже не знаю. Сто долларов дали бы им возможность купить угля и обувь для троих детей, чтобы они могли ходить в школу, да еще остался бы маленький запас, так что ей не надо было бы умирать от беспокойства всякий раз, когда она в течение нескольких дней не получает работы.