Длинные руки нейтралитета (СИ)

  Бошан понял, что надо или рискнуть на немедленную атаку, или отступить как можно быстрее, иначе артиллеристы этого русского корабля (а чьим он еще мог быть?) прикончат отряд из своих дальнобойных пушек. В результате последовала команда:

  - 'Ep'ees embouti! Au galop![7]

  Лейтенант Мешков разбирал знаки флажного семафора не хуже любого сигнальщика. Он понял, что в очередной раз случился перелет, еще до того, как закончилась передача депеши. Сначала начарт подумал, что стоит внести поправку еще на половину кабельтова, но потом вспомнил то, с чем уже столкнулся 'Морской дракон': заградительный огонь. И грянула команда:

  - Носовой, поправка на четверть румба к весту! Носовой и кормовой, на два кабельтова ближе! Пали оба!

  У хорунжего Неболтая, залегшего в рытвине неподалеку от возов, были свои мысли насчет хода боя:

  - Да, сердито бьют новые гранаты. Ох, и сильны. Похоже, задело кого-то... нет, только что коня убило, а конный целехонек. Вона на двоих плетется... Еще далековато, я бы в намет не приказал. Эх, мажут наши пушкари, поближе бы им прицелиться... Французы-то уж разворачиваются...

  Перед конской лавой громыхнули почти одновременно две гранаты. Мысли Неболтая приобрели другое направление:

  - Ай да молодец князюшка, уважил. А ведь на тысячу шагов и стрелять можно. Ружьишко добьет, Малах говорил...

  Тут рука стрелка передвинула прицельную планку назад до отказа.

  - ...вперед уж не могут, голубчики, кони-то у них эвон пляшут, того гляди, прочь рванут.

  И хорунжий гаркнул во всю силу глотки.

  - А ну, ребя, давай-ка по супостату горяченьким! По три пули, вести снизу вверх по фигуре!

  В промежутке между взрывами должны были отчетливо слышаться лязг затворов и тихие хлопки выстрелов. Должны - но стрелки почти ничего не слышали от соседей, недалекие взрывы гранат порядком подпортили слух.

  Следующие две гранаты грянули аккурат посередине ряда конных, снова собравшихся в атаку. Выкосило чуть ли не половину лавы. Но восторгаться было уже некогда: хорунжий быстро, но без суеты выцеливал надвигающихся кавалеристов и опустошал обоймы. Соратники не отставали. Падали кони. Катились по земле люди.

  - Обходят! По крайним, по крайним бей!

  Неболтай не узнал голоса. Но картина и без того оказалась ясной. Кто-то из авангарда сообразил рвануть коней в стороны, уходя из-под губительных разрывов.

  - Сколько ж вас там? Ну, уж не более двух десятков. А вот вам на табачок!

  Лучше всех других французов картину боя понял тот самый юный кавалерист, который оказался спешенным в самой завязке. Он видел губительную, прямо адскую мощь взрывов. Он не слышал грохота ружейных выстрелов, но отчетливо заметил, как падали товарищи. И ничего, кроме беззвучного и бесшумного ружейного огня, ему в голову не приходило. Правда, он не углядел корабля, и потому не додумался о поддержке русскими своих стрелков морской артиллерией. Догадка о заложенных заранее и взрывающихся каким-то хитрым образом минах не улеглась должным образом в голове - хотя бы уж потому, что о таких он и слыхом не слыхивал. Зато пришла вполне ясная мысль: командиры должны знать об увиденном.

  В результате именно этот молодой человек оказался единственным, кому удалось добраться до своих. За ним никто не гнался, хотя молодой человек был вынужден идти на своих двоих. У казаков нашлись дела поважнее.

  Мягонький передал последнюю депешу на корабль, после чего моряки ушли в направлении Камчатского люнета. Пять возов укатили. А у хорунжего со товарищи осталась еще куча забот. Скорее даже большая куча. И еще остался мичман Шёберг.

  Никто из казаков не понял, что делает моряк. Даже опытный хорунжий догадался до целей этого занятия лишь по его завершении.

  Мичман целеустремленно вышагивал по полю среди широченных ям, вырытых взрывами, не обращая внимания на суетящихся своих и стонущих чужих. Казалось, он что-то высматривал на земле - вроде как выискивал оброненный предмет. Но поиски производились в тех местах, где моряк в ходе боя заведомо не появлялся и, понятное дело, ничего не мог потерять.

  Шёберг был занят делом, с которым мог справиться лишь артиллерист. Он, измеряя расстояния в шагах, прикидывал результативность пальбы, учитывал удачные попадания, временами отмечал что-то в записной книжке - короче, работал. Через час мичман закончил труды, учтиво распрощался с Неболтаем, не преминул похвалить прекрасную меткость его людей и отбыл в направлении к Севастополю.

  Казаки продолжали, в свою очередь трудиться. Удалось захватить двадцать четыре пленника, но пятнадцать из них были в скверном состоянии (с трудом держались на ногах), еще шестеро - в очень скверном (могли лишь лежать), а оставшиеся трое были без памяти.

  - Контуженые они, - определил Неболтай.

  И еще пятерых с тяжелыми пулевыми ранениями решено было даже не пытаться довезти до лекарей. Правда, их перевязали, но...

  - Не жильцы эти. Марья Захаровна их вытащила бы, так сегодня же вторник.