Длинные тени октября (ЛП)

Вернувшись домой, её мать сказала ей, что утром они пойдут к психиатру. У одного из мужей маминой подруги была хорошая репутация в этой области и он мог быстро принять Кайлу. Хотя часть её хотела возразить против этого, Кайла всё больше и больше верила, что с ней всё-таки что-то может быть не так. Она знала, что у неё были некоторые эмоциональные проблемы, поскольку она резала себя; возможно, это было нечто б'oльшее, чем просто членовредительство. Может быть, её разум был перемешан, как яичница-болтунья? Когда она увидела Максин в доме, она была настолько уверена, что это была не она, что это Хэйзел забрала её образ. Но Максин действительно выглядела и говорила как Максин. А Хэйзел Сноуден должна была быть давно мертва. Единственное упоминание Кайлы о том, во что она верила, пришло от видений, и это не сильно помогло. Вот она, живая, и её собственный двойник давал ей предупреждения и советы? Насколько это действительно имело смысл?

Господи, это действительно могло быть в её голове. Но если это не так, разве это не означает, что время, потраченное на то, чтобы думать, что она сошла с ума, - это время, которое нужно потратить на спасение всех, пока не стало слишком поздно? Но разве не об этом подумает сумасшедший? Разве у них нет мании величия, полагая, что они обладают сверхспособностями или связями с духовными существами, и что судьба чего-то поистине эпического лежит на их плечах, потому что только они могут это исправить?

Она была так подавлена. Всё, что она могла сделать, это лежать там и плакать, глядя, как небо за окном становится ярко-фиолетовым, а солнце только-только начало восходить в очередной сбивающий с толку и ужасающий день. Её тело ломало от сна, но она знала, что этого не произойдёт. Она не могла удержать руки от тряски и закрыть глаза.

«Я не чувствую себя сумасшедшей. Я в стрессе, но чувствую, что понимаю, какая неправдоподобная моя история».

Притянув простыню к подбородку, она воспроизвела всё, что произошло с тех пор, как она впервые попала в усадьбу. Это было так похоже на кошмар. Она ворочалась ещё два часа, задремала, прежде чем снова проснуться, а затем в дверь постучали. Она напряглась, но это была просто мама. Она выглядела измученной и намного старше, чем Кайла когда-либо видела её, и Кайла была огорчена этим.

- Я собиралась приготовить завтрак, - сказала её мать. - Как насчёт бекона и яиц?

Её мать давно не готовила для неё завтрак. Обычно она была предоставлена самой себе, и только с Патрицией обращались как с дочерью. Мать обращалась с ней больше как с соседкой по комнате, и, хотя она ценила уважение как к молодой взрослой, по большей части ей не хватало заботы.

- Я бы съела немного, мама.

- Я разговаривала с Тиной. Она назначила нам встречу с доктором Брюсом в девять. Хорошо?

- Хорошо.

Её мать, казалось, вздохнула с облегчением.

- Спасибо.

Дверь закрылась, и Кайла услышала, как там возится её младшая сестра.

- Я хочу разбудить сестричку! - сказала она.

- Нет, дорогая, - услышала она ответ матери. - Сестричке нужен отдых. Много-много отдыха.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Чёрная пустота.

Не тёмные проходы в стенах, а бесконечное забвение, в котором он парил, совсем ничем не окружённый. Робби сглотнул бы, если бы у него была какая-то форма, кроме тени его бывшего тела, которая сливалась с тьмой вокруг него. Он был бестелесным, невесомым. Он мог только двигаться по дому, как дым, но теперь он был внутри ничего, в которое он не мог вспомнить, что входил, и постоянно увеличивающаяся странность этого мира, в который он был втянут, мучила его разум, заставляя опасаться за своё здравомыслие.

- Где ты? - крикнул он. Его голос звучал снова и снова. - Хэйзел!

Слабый шум раздавался со всех сторон. Это было похоже на жалобное повизгивание, за которым последовало царапанье.

- Эй? - позвал Робби.

Царапанье продолжалось, повизгивание становилось всё громче.

- Кто там?

Раздался лай.

- Гораций! Где ты, мальчик?

Снова лай, но Робби по-прежнему ничего не видел. Это звучало так, будто собака была вокруг него, взволнованно задыхаясь и лая.

- Давай, мальчик! Иди сюда!

Вихрь издал глухой звук, похожий на ветер, и, хотя он был бесформенным, Робби стало холоднее. Царапанье стало быстрее, отчаяннее звучало, и Гораций не просто скулил, он плакал.

* * *

Собака царапала дверь подвала, поэтому Джо оттолкнул его ногой.

- Отвали, дворняга!

Но пёс вернулся на место и продолжал скулить. Джо боялся, что он испортит когтями дверь, поэтому он пожал плечами и открыл её, позволяя собаке сбежать вниз по лестнице.

«К чёрту его. Пусть остаётся там хоть на весь день».

Он пошёл, закрыв дверь, но понял, что оставит ротвейлера одного с хрупкими полками, на которых стояли очень дорогие винные бутылки. Сожалея о своём решении, он спустился по лестнице, ища собаку в пыли и сырости подвала.

- Эй, приятель!

«Как там они назвали эту чёртову собаку?»

- Генри! Гарри! - пытался он. - Где ты?