Длительное убийство лорда Финдли

Так, единожды для забавы и из любопытства скроенная гримаса приросла к моему лицу. Служба пошла не так, как я того хотел. Военная и флотская карьера не сложилась, не склеилась, не произошла – как ни горько. А ведь кто знает, сейчас я мог бы лежать на дне Мидуэя, ни о чем не беспокоясь, молодой и прекрасный. Но – что теперь об этом. Моя служба при Монке превратилась в тягостное влачение дней. Из-за своей непрошенной расторопности стать поверенным в его делах я так и оказался вытеснен из подлинно мужского круга в дуэньи. Каждый месяц я приносил деньги в дом на Фостер Лейн и спрашивал, здоров ли «тот ребенок». Служба моя была легка и тем унизительна, потому вскоре я возненавидел своего подопечного. Что до Монка, он ни разу не пришел на него взглянуть, даже из любопытства. Думаю, дело неловкости, которую он испытывал перед герцогиней Албемарл. Как-то раз он сказал мне: ты единственный приличный человек рядом с ним… Не просил взять его к себе в дом или заботиться о его будущем – но ничего не значащая фраза наложила на меня тягостные из-за своей неясности обязательства, и я нес этот груз долгие годы, лишь сравнительно недавно избавившись от него – благодаря Пимблтону.

Да, ребенок… Первое время, еще не зная, на что он похож, я думал – что за кобольд должен был вылезти из неблагого лона девицы, словно в насмешку носящей христианское имя? Но, увидев его в первый раз на руках у Фулля, испытал разочарование. Он ни единым волосом не пошел в отца. О том вы знаете лучше меня: его нельзя назвать ни привлекательным, ни высоким, ни обладающим жгучими черными глазами и кудрями. Однако, и в мать он не удался. Он не оказался жутким безгубым гоблином или прозрачным умертвием — обычный ребенок, не упитанный и не тощий, он просто сидел на руках у Фулля и с чавканьем жрал моченое яблоко, злобно на меня зыркая, будто я сейчас нападу, отберу обслюнявленный плод и съем. Вот и все чудеса.

Смерть Монка стала генералу избавительницей ввиду его многочисленных болезней, и все равно я пережил утрату тяжело. Телесные страдания Джорджа я ощущал как свои, его смерть была для меня желанна и ужасна в той же мере, что и для него. Нажитое состояние герцога измерялось не тысячами, а долгами, о чем нотариусы объявили во всеуслышание спустя положенный срок после похорон, а я знал и до соборования. Ребенку в тот год исполнилось семь. Вкладывать в его нужды свои средства я не собирался, и в том был с собой честен. Потому несколько недель после погребения я спал, не гася свечу и ожидая, что тень генерала придет ко мне сказать, как плохо я забочусь о его сыне. Лишь бы раз он пришел ко мне – я бы многое ему ответил. Я бы, наконец, поговорил с ним начистоту! Я бы сказал: не знаю, за какие грехи тебе была послана эта Медуза, но я имею право не отвечать за наследие твоей безбожной связи! Твой отпрыск немало изъел твоих денег, так что и его вина есть в том, как пренебрежительно о тебе говорят многие в нашем главном в мире городе! Нет, я не хочу дальше тащить твой груз. На сем уходи, милый призрак. Уходи.

Увы, мертвый генерал так и не пришел ко мне. Я знал, что без ежемесячной пенсии монков бледный кобольд на Фостер Лейн превратился для своей семьи из золотой курочки в бестолковую обузу и ждал, когда же страдания сына вынудят покойника встать из гроба. Сколько слов я бы выкрикнул ему в его костяное лицо! Но шел месяц за месяцем, а меня мучила только моя совесть.