Ким разбирался в людях и многое делал правильно. За ним стоило следить, чтобы не повторять его невольных ошибок. Армейская лестница простая, а пищевые цепочки отличаются яркими качествами хищников, жрущих друг друга.
В нашей палатке второй роты, едва набиравшейся во взвод, под самый Новый, девяносто девятый, Год, жило столько же юных дятлов, сколько имелось одноклассников с одноклассницами в началке. Чуть меньше тридцати, где «чуть» пряталось около двадцати пяти.
Двое дедов, Данилыч с Романычем, были нам по барабану, наедут — могут и огрести. Из бывших слонов вот он, Ким и не больше. Пятнашка, чуть больше, нас духов, разного градуса прошаренности и нахальности, храбрости, отмороженности и трусости. Никаких героев, никаких настоящих воинов, так себе — разномастная свора пацанов перемешанного социального пирога пост-СССР и заканчивающихся девяностых.
И четвёрка товарищей сержантов, недавно ставших дедами. В них и крылся основной попадос и их заслуженно опасался Ким.
Ваньша легко вписался бы в любой махновско-партизанский отряд, оказавшись на своём месте. Хитрости почти ноль, он брал силой, железным здоровьем и деревенским нахрапом, не боясь схлестнуться с кем угодно.
Васятка, типа младший двойняшка, без братца остался бы никому ненужен. Кроме физических кондиций ничем не отличался и его легко прокинули бы недавние товарищи, желая подгрести под себя роту.
Серик, так-то, нормальный пацан. Из тех нормальных пацанов, когда всегда нужен вектор, чтобы развернуть свой флюгер в фарватер. Куда ветер — туда нормальный пацан, стоит дунуть со стороны Ивана — Серик на глазах бронзовел и становился дедушкой, ждущим ненужную сигарету и даже сказку. Стоило оказаться с нами дольше, чем на пару часов, и Серик становился в доску своим.
Где-то к Новому Году неожиданно понял — почему Ким опасается Джута больше остальных. Джут был самым умным из всей четвёрки, и это не бросалось в глаза, если не присматриваться. Джут, временами взрывающийся ровно Ф-1 на растяжке, умел ловить дзен. Он не доводил нас, духов, не докапывался до Кима и частенько умел включить заднюю всей их шоблы-ёблы.
Может быть, Джуту выпало увольняться позже всех, может, он видел что-то такое раньше и правильно понимал незамысловатую истину, верную, ведь правда всегда одна: никому из соседних рот с взводами не вступит влезать в разборки бывшего душья, дорвавшегося до дембеля, оставшегося в одиночестве, если такое случится. Никому, бо зачем?
Самому Киму такого не потребовалось. Он уволился с Чечни, уважаемым бойцом и товарищем, ни разу не струсившим и ни разу не зашкварившимся стукачеством или чем-то таким же.
И, да — с него-то началось уважение к русским корейцам, ни разу не потерпевшее краха.
Хой — Руки вверх
Новый, 1999-ый, Год накатывал ровно неизбежный дембель. Но, само собой, не наш. И не сказать, что в воздухе витало страшноватое предвкушение праздника, ни шиша. В воздухе ощущалась всеобщая усталость, если не сказать — заёбанность.
— Ветер взвоет над бараками…
Через день на ремень, вечером — на дрова, сечка, килька и перловка — наши вечные спутники, хорошо, когда есть горох или гречка. Последней, правда, вполне можно клеить обои, как и её родственниками семейства злаковых, нарубленных в труху, но гречка была лучше макарон. Потому как макароны неизменно являли собой кашу. Разваренную липкую кашу, заставляющую вспоминать картофельный клей-крахмал в Красе со слезами умиления. Как и склизко-варёный минтай, и…
В общем, рутина накрывала с головой и ничего хорошего не виделось. Если нам предстояло воевать, то на Первомайке конца девяносто восьмого оно виделось чем-то фантастическо-глупым, смахивающим на немцев в шлемах-переростках, прущих строем под пули Бернеса в «Два бойца». Как такое же казалось отцам-командирам осталось тайной за семью печатями.
— БМП нам лязгнет траками…
Товарищи-сержанты, виртуально примеряющие статус дембелей, дурели всё больше. Безделье с безнаказанностью порождают махновщину с хаосом, самостоятельно деградирующие в болотную жижу лени, глупости и охуевшести.
Тапочного режима они себе не шарили, тупо ходили помначкарами, дежурными по роте и автопарку, перекладывая сами дела на Федю, нашего сержанта один-восемь и явно грустя насчёт отсутствия таких замечательных ребят, как Плакущий с Бережным.
К тапкам вовсю начал примериваться Митрофан, тренировавшийся в первом Даге на валенках, упакованных в чулки ОЗК. Ой, да, страдающая фигура нашего красавца, попадавшего из одной блуды в другую, замелькала своей заторможенно-дёрганной походкой именно тогда.
Рыжий шарил, Закир хитрел и матерел, Малой-Мурашкин хмурил каменно-башкирское лицо и набирался сил на оставшиеся полтора года, Священник молчаливо сносил тяготы с лишениями, Федос старался не залетать, Гризли потихоньку набирал градус наглости со злостью, Малой-Мелкий старался не попадаться на глаза, Данилыч с Романычем являли собой дурной пример так себе солдат-дедов, Ким временами грустил и чаще писал домой.
— Домой, домой, пора домой…