ДМБ-2000 (66-ой - 1)

У нас выгребли все. Славян, вернувшись с перекура, чуть всгрустнул и пояснил — куда да как убрать деньги и что стоит быстренько сдать товарищу сержанту, пока не забрали. Кто мог забрать? Это мы узнал быстрео.

Пришло сразу трое военных в возрасте, двое с усами, один бритый, и начался шмон. Такого мы не видели даже на сборном пункте, откуда уехали с твердой уверенностью, что многое повидали.

— О, сколько бумаги! — порадовался военный, найдя у меня полпачки финской белой для принтера. На ней я рисовал своих демонов, монстров и уродов последние полтора года.

— Это моя.

— Твоя, родной, твоя… беру на сохранение.

— А фамилию не спросите? — поинтересовался прямо в уходящую спину.

— Зачем?

И, действительно, зачем?

На кое-что нас все же хватило. Мы прятали курево по всем имеющимся нычкам, а кто-то, заранее запаяв деньги в целлофан из-под сигаретной пачки, пытался утаить те в трусах.

Старший сержант Стёпа, прохаживаясь мимо нас и постукивая сорванным прутиком по затертым голенищам кирзовых сапог, как-то совсем не напоминал пса войны из обещанного нам крутого оперативного полка. Все в нем было как в солдатне с Сызрани: линялый камуфляж, чертовы сапоги вместо ботинок, застиранный в хлам тельник и ремень с бляхой. Ну, и кепка.

Бляха, правда, блестела как рекламные кастрюли по телевидению, кепка была не мятой, а жесткой и почти прямоугольной, сапоги шаркали как-то очень нагло-вызывающе, а стоявшие рядом двое горилл, украшенных лычками сержантов и гоготавшие вместе с ним, заставляли уважать нашего старшего сержанта еще больше. Гориллы, кстати, оказались в ботинках, а китель у одного, черняво-носатого кавказца, застегивался почему-то на молнию.

— Строиться! — сплюнул Степа. — За мной, запахи.

Учебный центр вблизи оказался кирпично-старым, с побеленными бордюрами, недостроенными халабудами и трубой котельной поодаль. Туда мы и шли, недружно и оглядываясь, как дети в пионерлагере. А навстречу…

А навстречу, сопя, пыля и харкаясь верблюдами, бежала четкая колонна суровых парней в бронежилетах, шлемах, разгрузках, со стволами и краповиком, несшимся сбоку и игравшим банками, не меньшими, чем у Сталлоне. Молодого Сталлоне во втором «Рэмбо».

— Вешайтесь, ганцы!

Традиции надо блюсти и нам снова предложили вешаться. Степа, смотревший куда-то вперед, сплюнул и выматерился.

— Щас баня, моемся быстро и получаем одежду на выходе!

— Почему ганцы? — поинтересовался Славка.

— Потому что мы ганцы, а они — спецы. Кто захочет надеть красную шапку, так ждите сержантов для спецвзвода, скоро приедут. Мыться, я сказал!

На фига нужна котельная, если из душевых леек текла ослепительно-обжигающая ледяная вода? Я не знаю. На следующем выезде в Ахтырку, уже слоном, там плескала только горячая. Кто знает, может баня являлась эдаким средством психологической обработки, чтоб жизнь медом не казалась?!

Степа, стоявший у входа, где суетились бойцы в убитом камуфляже, не скучал и одаривал нас воинской мудростью.

— Чо армянимся друг к другу? Моемся быстро, выходим, сушимся и одеваемся. Холодно? Поможет мамкиным пирожкам выйти, бойцы! Не подворотничок, родной, а подшива! Иглу с нитками не забыл забрать? Потерял? Потерял ты свою первую любовь, боец, а тут проебал! Размер какой? Ноги, блядь, не яиц же!

Про размер — это ко мне. Сорок вторые сапоги мне шваркнули, чуть не разбив лицо каблуками. Вместо легендарного ремня с бляхой — портупея из чего-то, напоминающего резину, камуфляж и… кепка-афганка. Весь уровень проклятия этих кепок, выделяющих нас отовсюду, мы поняли чуть позже.

— А теперь, уважаемые запахи, смотрим на меня и учимся мотать портянки!

Дальше… дальше был фокус, не хуже, чем у Копперфилда. Старший сержант Стешин демонстрировал его два раза и третий на бис, превращая свою конечность в аккуратно и туго спеленатую ногу, входившую в сапог идеально.

У нас смог сделать также только Старый. А первые мозоли мы натерли уже к вечеру.

Тараны с клеем

— Медведь? — Стёпа смотрел на весело улыбающегося мордвина и лошадино скалился в ответ. — Хорошо. Э, военные, все помылись?

Помылись все. Одежду нашу, собранную в мешки, уже куда-то утащили, вместе с найденными в ходе помывки сигаретами, нормальными блокнотами и ручками. Щелкать клювом в большей семье в шестьдесят шестом оперативном не было принято от слова совсем. Но мы тогда только привыкали.

— Строиться! — Стёпа, весь ненатурально-веселый и шарнирно-дёрганый, прошелся мимо нашего угрюмого молчаливого стада. — Чо, родные, погрустнели, к мамке хочется? Вы сначала пирожки ее все выкакайте, макаки! Строиться!

Ну, мы как бы строились. Стёпа смотрел, стоя как-то совершенно иначе, чем мы. Казалось бы — такой же камуфляж, разве что ношенный, такая же кепка, только у нас песочная, даже сапоги такие же. Ну, металл полосок на погонах-бегунках и что? А вот и то.