Дмитрий Донской

Николай Борисов ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ

Жизнь замечательных людей

Серия биографий

Основана в 1890 году Ф. Павленковым и продолжена в 1933 году М. Горьким

ВЫПУСК 1674 (1474)

При оформлении обложки использованы фотографии И. А. ВДОВИНА

знак информационной продукции 16+

© Борисов Н. С., 2014

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2014

ВВЕДЕНИЕ

В этой книге рассказывается о жизни великого князя Московского Дмитрия Ивановича Донского — предводителя русских полков в исторической битве на Куликовом поле. О Куликовской битве и связанных с ней событиях написано много. И всё же ее главное действующее лицо вырисовывается весьма расплывчато и схематично. Зная его поступки, мы не знаем их причин. И домысливаем эти причины согласно логике мифа или парадигмам позитивистского сознания. Наши представления о нем — скорее мнения, нежели действительные знания. Причиной тому и скудность источников, и военно-патриотическая ангажированность образа — «великого предка», «выдающегося полководца» и «борца за независимость» Руси.

Всё это требует беспристрастного исследования. Но успех любого исследования зависит от правильной постановки вопросов. Назовем главные из них.

Кто же он, Дмитрий Донской, — герой или героический миф? Известно, что героический миф возникает там, где в нем есть потребность; он отвечает духовному запросу социума в определенный момент его развития. Материалом для героического мифа может стать и незначительное само по себе событие, и скромный по своим реальным достоинствам персонаж. Каково было в действительности воздействие Дмитрия Донского на ход событий? Иначе говоря, гнал ли он сам своих коней к великой цели — или испуганные кони в безумной скачке понесли растерявшегося седока?

Каков был Дмитрий Донской как политик? Какими методами он пользовался и какие идеи положил в основу своей политической практики? Чего он достиг как правитель своего княжества? В какой мере его политику можно считать оригинальной и самостоятельной, а в какой — традиционной и навязанной его окружением?

С нашей стороны было бы опрометчиво обещать читателю исчерпывающие ответы на все эти вопросы. Всё, что мы могли сделать, — это произвести своего рода «инвентаризацию» сохранившихся в источниках сведений о личности и деятельности Дмитрия Донского, а также мнений историков относительно достоверности и правильного понимания этих сведений. Такая работа потребовала от автора изрядного терпения, а ее результат в виде книги требует того же от читателя. Однако эти затраты труда и времени для автора и, надеюсь, для читателя вознаграждаются удивительным ощущением прорыва сквозь время. От «периода бесформенности времен и людей» (Макиавелли) мы уходим в эпоху великих людей и великих дел, в эпоху, когда закладывались первые камни в фундамент исторической России. Право же, такое путешествие стоит некоторых затрат и усилий…

Летописи

Главный источник для изучения политической истории XIV столетия — летописи.

Раскрывая древнерусскую летопись — пухлый том в обитом кожей тисненом переплете, написанный 500 или 600 лет назад и удивительным образом прошедший через множество бедствий и пожаров, — невольно вспоминаешь известный парадокс Булгакова: «Рукописи не горят!»

Заметим, что очень старые вещи — иконы, книги, ювелирные изделия, даже простые черепки глиняной посуды — обладают каким-то удивительным магнетизмом. Они не похожи на окружающие нас обычные предметы. Они поразительно легкие, словно века высушили из них всё лишнее, земное. Они бесплотны, как душа. Возможно, именно поэтому старые вещи приятно держать в руке и не хочется возвращать обратно на музейную полку.

Летописи, как и многое другое в культуре средневековой Руси, восходят к византийским образцам. Письменная традиция, пришедшая на Русь вместе с принятием христианства и постоянно обогащавшаяся благодаря деятельности переводчиков, включала в себя не только церковную литературу, но также сочинения византийских историков.

Почувствовав вкус к истории, русские книжники выработали собственную схему изложения материала, основанную на принципиально ином подходе к делу. Византийская историография, восходящая к античности, проникнута личностным началом. И хотя мотивация поведения исторических лиц обычно выглядит несколько упрощенной (доблесть, слава, благочестие — трусость, предательство, порочность), но всё же это антропоцентрическая история. Историк незримо присутствует в тексте повествования, то скрыто, то явно предлагая читателю собственные оценки описываемых событий.

Русская летописная традиция остерегалась авторского начала. Историк-летописец занимает позицию бесстрастного наблюдателя или христианского моралиста. Такому подходу соответствовала прямая хронологическая шкала, на которой размещались краткие сообщения о наиболее значимых событиях данного года.