Дмитрий Донской

Вы боитесь меча, и Я наведу на вас меч, говорит Господь Бог.

Иез. 11, 8

Хан Золотой Орды Тохтамыш появляется на горизонте русской истории так же внезапно, как исчезает. Никаких сведений о его происхождении, воспитании, склонностях и привычках русские источники не сохранили.

Тохтамыш имел, конечно, собственную жизнь. У него была мать, которую он, вероятно, любил и чтил, были братья и сестры, сыновья и дочери… Он с наслаждением гонял по степи на быстрых лошадях и затаив дыхание следил за полетом беркута. Вероятно, в его жизни было много хорошего. Однако мы знаем о нем только одно: Тохтамыш взял и сжег Москву.

26 августа 1382 года — самый страшный день во всей истории средневековой Москвы. За несколько часов цветущий и многолюдный город превратился в дымящееся пепелище. Одни летописи сообщают, что погибших было 12 тысяч, другие говорят — 24 тысячи (43, 146; 25, 204). Сколько русских людей ордынцы взяли в плен и угнали в рабство — этого не знает никто…

Честь и месть

С Тохтамышем Дмитрий Донской, строго говоря, вообще не воевал. Перед самым приходом татар он покинул Москву и «поеха в свои град на Кострому» (72, 423). Княгиня Евдокия и дети великого князя поначалу остались в Москве, но потом вырвались из охваченного волнениями города и поспешили вслед за главой семейства в Кострому.

Кострома входила в состав великого княжения Владимирского и потому была для Дмитрия «своим» городом. На первый взгляд его удаление в Кострому можно толковать как проявление эгоистической заботы о собственной безопасности. Действительно, этот маршрут был оптимальным в случае погони. Река Кострома, давшая имя городу, своими верховьями уходила далеко на север, в глухие вологодские леса, куда не добирались татарские разъезды. Однако выигрывая в безопасности, Дмитрий… проигрывал в славе. Его слишком похожий на бегство поспешный отъезд из Москвы давал повод для злословия. И недруги Москвы охотно этим поводом воспользовались…

В новгородском летописании первой половины XV века прослеживается завуалированное библейскими аллюзиями осуждение князя Дмитрия за его далеко не героическое поведение во время нашествия Тохтамыша (281, 22). Понятно, что не только новгородцы, сильно пострадавшие от тяжелой руки внука Калиты, но и в гораздо большей степени москвичи имели основания хулить Дмитрия и осуждать его «костромскую стратегию». Однако московские летописи, рассказывая о событиях 1382 года, ни единым словом или намеком не упрекают своего князя. И дело здесь не только в сервильности. Московские книжники лучше новгородских знали подоплеку событий, мотивы поведения тех или других лиц. Они знали, что применительно к великому князю речь может идти не столько о его личном мужестве — в недостатке которого едва ли можно упрекнуть человека, бросившего вызов Орде, — сколько о стратегическом просчете и роковом стечении обстоятельств.

Сам по себе отъезд правящего князя из города, которому угрожает осада многочисленного неприятеля, был вполне обычным делом (283, 52). (Некоторые исследователи видят в этом даже своего рода военно-тактический прием (283, 55).) Так, перед подходом войск Батыя Юрий Всеволодович уехал из Владимира, Василько Константинович — из Ростова, а Даниил Галицкий — из Киева. Этих князей нельзя заподозрить в банальной трусости. Скорее такое поведение объяснялось личностным характером средневековых войн. Один правитель шел войной на другого «за свою обиду» или «за свою честь». Отсутствие в городе главного «обидчика» облегчало заключение мира. Примечательно, что, рассказывая о больших войнах, средневековые писатели особое внимание уделяли судьбе побежденного правителя.

В ситуации 1382 года эта вечная схема имела некоторую специфику. «Царь» Тохтамыш пришел наказать своего провинившегося «служебника» и данника — князя Дмитрия Московского. Разумеется, Мамай был врагом Тохтамыша, а потому тот вовсе не думал мстить русским за «обиду» бекляри-бека. Но, выйдя на битву против Мамая, московский князь посягнул на верховную власть Орды (265, 145). Уверения московских послов о том, что князь Дмитрий поднял мятеж не против Орды как властной системы, а против узурпатора ханской власти бекляри-бека Мамая, вероятно, вызывали у Тохтамыша кривую усмешку…