Читаем Дмитрий Донской полностью

В итоге обладание неделимым великим княжением Владимирским становилось своего рода «козырным тузом» в руках старшего из потомков Ивана Калиты. Здесь открывалась далекая историческая перспектива. «Передача великого княжения старшему сыну Дмитрия Василию вместе с запрещением делить великокняжеские владения предопределяла монархическую форму объединительного процесса на русском Северо-Востоке» (210, 183).

Завещание Дмитрия Ивановича свидетельствует о том, что великое княжение Владимирское уже не является яблоком раздора между русскими князьями, а его пожалование — прерогативой сеющего этот раздор ордынского хана. Это по сути своей революционное распоряжение Дмитрий делает без согласования с Тохтамышем. Он сам — высшая инстанция в иерархии власти на Руси. Он — «Русский царь», и он не должен спрашивать на каждый шаг дозволения степного «вольного царя». Время «вавилонского плена» подошло к концу…

Конечно, политик не должен забывать о реальности. Орда еще сильна и страшна. Невыносимый запах гари — память московского пожарища — до последнего часа будет преследовать Дмитрия Ивановича. Но Орда — этот библейский «колосс на глиняных ногах» — уже клонится к упадку. И страстная мечта всей жизни отливается в еще одну чеканную формулу:

«А переменит Бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду, и который сын мои возмет дань на своем уделе, то тому и есть» (8, 36).

Выражение «переменит Бог Орду» на первый взгляд кажется слишком неопределенным для юридического акта. Но попробуйте сказать иначе, — вместив в одной фразе всё бесконечное многообразие возможных ситуаций, — и вы поймете, что московские дьяки знали свое дело.

Отметим и другое. Дмитрий наказывает сыновьям при более благоприятных обстоятельствах прекратить уплачивать ордынскую дань — «выход». Но эти деньги отнюдь не следует возвращать налогоплательщикам. Их нужно просто переложить из ханского кармана в свой собственный. Такая перспектива лучше всяких разговоров о независимости будет побуждать князей к действию. Московский князь знал это из собственного жизненного опыта. Что как не крайняя бедность опустошенной чумой страны заставила русских князей отказаться платить дань и пойти на «розмирие» с Мамаем в 1374 году?

Духовная грамота Дмитрия Ивановича, помимо двух названных выше положений, содержит и еще одно, пожалуй, самое важное по своим конкретным последствиям распоряжение. Вот его подлинный текст:

«А по грехом, отъимет Бог сына моего, князя Василья, а хто будет под тем сын мои, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгини» (8, 35).

Это распоряжение можно понимать двояко. Первое толкование: в случае кончины Василия (когда бы она ни произошла и каких бы наследников он ни имел) его старший удел и великое княжение Владимирское переходят к следующему по возрасту брату. Второе толкование: в случае кончины Василия бездетным (каким он и был в 1389 году, не будучи еще женат) его старший удел и великое княжение Владимирское переходят к следующему брату. В случае же наличия у Василия собственных сыновей его владения переходят к старшему из них. Первое толкование взял на вооружение брат Василия I Юрий Звенигородский со своими сыновьями, а второе — сын Василия I Василий II Темный. Вспыхнувшая после кончины Василия I династическая смута, то затихая, то разгораясь, продолжалась с 1425 по 1453 год. Формальным основанием для войны каждая сторона считала собственное толкование завещания Дмитрия Ивановича. Установить истину было уже невозможно. Единственный человек, доподлинно знавший последнюю волю московского князя, — княгиня Евдокия умерла 7 июня 1407 года и была похоронена в основанном ею в Московском Кремле Вознесенском монастыре.

Царь или не царь?

Одним из ярких мазков пестрой картины летописного повествования являются «похвалы» князьям. Как и в реальной жизни, «похвалы» в летописи обычно связаны с кончиной героя и представляют собой своего рода некролог. В «похвале» прославляются христианские и гражданские добродетели умершего — благочестие, милосердие, великодушие, храбрость, мудрость, скромность и т. д. Влияние агиографической традиции проявляется и в обязательном упоминании о родителях героя, добродетели которых он унаследовал. Земной путь умершего князя очерчивается в самых общих чертах, с выделением двух-трех главных событий.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее