Дмитрий Донской

Семен подошел к костру, у которого пристроились два рослых, плечистых монаха. Сначала думал, что из тех, что с походными церквами пришли, даже в глубине души чуть пожалел, что не воины они. Таким с десяток ордынцев уложить — одной рукой махнуть. Но, прислушавшись к разговору, понял, что не белые монахи-то, иноки они радонежские!

Не стерпел, подсел ближе. Их расспрашивали о Сергии, глаза окружающих горели, хотелось все знать об игумене. Один из богатырей в рясе рассказывал о походе Сергия… в Нижний Новгород. Смущался, оттого что говорил с чужих слов, честно в том признаваясь. Просто слышал, что отец Сергий приказал нижегородцам в храмы не ходить…

Семен не стерпел:

— Не в храмы не ходить приказал, а повелел именем митрополита Алексия закрыть те храмы.

К нему живо обернулись:

— А ты откель знаешь? Нижегородский?

— Не, он с московским болярином пришел, — возразил кто-то сбоку.

— А в Москву с Сергием! — гордо добавил Семка.

— Инок, что ли?

— Не, я не инок… Просто так случилось, что убег из своей деревни следом за Сергием и его людьми, когда он обратно возвращался из Нижнего…

Инок согласно кивнул:

— Слышал я такую историю, привел, мол, игумен из деревни, что по пути попалась, двух мальчишек. Только после один из них с Иваном Вельяминовым ушел.

— А второй? — подозрительно заинтересовались вокруг.

— С Миколой Васильевичем Вельяминовым.

— А ты с кем?! — десятки глаз вперились в Семена.

— Ну, ежели я тут с Миколой Васильевичем, стало быть, не лишен головы вместе с его братом?

— Верно гутарит… И отца Сергия знаешь?

Семен врать не стал, отрицательно помотал головой:

— У митрополита Алексия долго был, а вот с Сергием близко говорить после не приходилось…

Раздосадованные таким поворотом дела ратники отвернулись от Семена, потеряв к нему интерес. А сам Семка вдруг живо вспомнил свое голопузое детство, тетку, бегство сначала Никитки, а потом и свое собственное, жизнь в Москве, Кучково поле и почему-то Олену, которая ждет его в рязанской деревне. А какой, он и сам не знал. Стало вдруг досадно, про деревню не спросил, как искать-то станет?

Когда все вокруг окончательно укутал туман и ратники от костров мало-помалу все же разошлись, к Семену подсели оба инока.

— Ты давно из монастыря?

— А я и не принимал постриг.

— А как же ты?

— Как в Москву пришли, определил меня митрополит к своему писцу Савелию, чтоб помогал и заодно грамоте учился. А после, когда Савелий помер, стал служить Миколе Васильичу. А вы как же схиму не снявши да в бой?

— Сергий благословил на сей подвиг ратный. Обоих.

— А, это вы князю Дмитрию его грамоту привезли? — сообразил Семен.

— Да.

— Как Сергий мыслит, одолеем вражину?

— Одолеем, — уверенно пробасил тот, кого все звали Пересветом. — Вон и у Осляби руки чешутся шею Мамайке свернуть.

— У многих чешутся. Вы конные или пешие?

— На конях. В Передовом полку.

Они еще долго разговаривали, вспоминая то отца Сергия, то прежнее житье. И, как и всем, казалось, что лучше, чем было раньше, уж невозможно. Все ратники, ждавшие завтрашней битвы, вмиг забыли беды и несчастья прежних дней, обиды куда-то отступили, братались и те, кто два дня назад смотреть друг на друга не мог. Рязанцы прощали москвичам их разор, москвичи рязанцам, тверичи едва не обнимались с коломенцами, с которыми несколько лет назад бились друг против друга…

Все пришедшие на это затерянное между Доном и Непрядвой поле вдруг стали единым целым — русскими! И было неважно, чей князь чьему удел разорил, чей град брали или жгли. Про самих князей даже забыли, ныне думалось только о том, что завтра защищать придется общую землю, общую свою православную веру против басурман проклятых!

На берег Дона и Непрядвы пришли полки разных княжеств, а вышел из него русский народ! Правда, далось это единение страшной ценой. Есть списки погибших князей, бояр и воевод, они велики. Но нет списков погибших простых мужиков, что остались только в памяти своих родных, а еще в памяти потомков, как победители на ПОЛЕ КУЛИКОВОМ!

Дмитрий не спал, он лежал, привычно закинув руки за голову, и думал. Но не о Евдокии и не о детях. Старательно гнал от себя мысли о любушке и малышах, нельзя сейчас. За ним вся Русь, Мамай другой попытки не даст, он уже по-настоящему зол на князя и на Москву. И в Орде темник гость нежеланный, туда тоже пути нет. Станет на Руси свою ставку делать. Что может быть для Руси хуже? Одно дело дань столько лет платить да подарки в Орду возить, и совсем другое — их каждый день перед собой видеть.

А если полягут без толку полки на этом поле Куликовом, то и родных больше защитить некому будет. Верно ли поступает, все ли хорошо продумал?