Дмитрий Лихачев

Сомнения на время прекратились после 1852 года, когда В. М. Ундольским был опубликован текст другой древней рукописи — «Задонщины», о Куликовской битве 1380 года. Подлинность «Задонщины», созданной либо в конце XIV, либо в XV веке, сомнений ни у кого не вызывала, поскольку сама рукопись имелась даже в нескольких списках. Сходство «Слова» и «Задонщины» было несомненно. А поскольку «Слово» повествовало о значительно более ранних событиях, о пленении князя Игоря половцами, этим как бы подтверждалось и более раннее его происхождение. Об этом же говорили исторические и текстологические анализы.

Однако скептики не унимаются никогда, и для них разрушить что-то великое даже более престижно, чем что-то создать. Созидание — не их профиль. Выдвигается такая версия: да — сходство между «Задонщиной» и «Словом» существует, но это объясняется тем, что как раз «Слово» было сделано опытными мистификаторами после «Задонщины», и хотя события «Слова» относятся ко временам значительно более древним, тем не менее оно создано позже и является мистификацией с использованием стиля и языка «Задонщины».

Эту смелую теорию выдвинул в конце XIX века французский славист Рене Леже, а с тридцатых по шестидесятые годы XX века ее усиленно развивал тоже французский славист Андре Мазон. Основой этого «открытия» было изучение трех разных списков «Задонщины». Изучением и сравнением трех этих списков еще раньше занимался чешский ученый Ян Фрчек, и Мазон строил свои гипотезы на основе его наблюдений. Филология — удивительная наука. Она в большей мере строится на полемике между учеными, их согласии или несогласии, в гораздо большей степени их интересуют мнения дружественных или враждебных коллег о каком-то предмете, нежели сам предмет изучения. Это уже не отображение изучаемого предмета, а отражение уже отраженного в чужом зеркале, а затем появляется множество других повторных отражений, и всё запутывается окончательно. Понятно и интересно это уже только им, и влияет уже только на одно — на их взаимоотношения. И со стороны кажется удивительным, что сам предмет обсуждения, то есть конкретное произведение, давно скромно маячит в сторонке, а все сводится к битве авторитетов, и все внимание филологического мира приковано к этому: кто кого? И действительно — что им может сделать безымянный автор «Слова о полку Игореве»? А вот доктор такой-то или членкор такой-то, с его новой теорией, к которой надо пристраиваться (или бороться?), может очень конкретно помочь — или навредить. Все эти хитросплетения весьма ярко проявились в борьбе вокруг датировки «Слова о полку Игореве».

Фрчек считал (в общем-то, как это у них принято, на основе исследований более ранних ученых), что «список» (для нас более привычно слово «оригинал») «Задонщины» в Кирилло-Белозерском монастыре является самой древней и самой краткой версией и относится к XV веку. Имеются еще две рукописные версии, более пространные — Фрчек считает их более поздними — второй и третьей. Отмечено безусловное сходство «Слова о полку Игореве» с той версией «Задонщины», которую, с подачи Фрчека, принято считать третьей. Из этого Мазон выводит свое «открытие»: раз «Слово» больше всего походит на третью, самую позднюю версию «Задонщины», значит — автор «Слова» ориентировался на эту позднюю версию «Задонщины», и поэтому «Слово» никоим образом не могло быть создано раньше. А поскольку «Слово» было обнаружено в Кирилло-Белозерском монастыре в XVIII веке, то авторство ее стали приписывать настоятелю монастыря и довольно известному литератору того времени Иоилю (Быковскому). Некоторые, например Мазон, приписывали авторство коллекционеру Мусину-Пушкину, в собрании которого и объявилось «Слово». Эти версии нашли много сторонников. Всегда искусительно разрушать что-то устоявшееся, быть смелым. А какие статьи и диссертации можно тут написать и вполне сделать карьеру! И скептики (или, может, просто желающие прославиться) стали с ликованием обнаруживать в тексте «Слова» признаки «позднего происхождения» — модернизмы, полонизмы, галлицизмы, приметы оссианства и даже американизмы.