Дмитрий Лихачев

«В. П. Енишерлову, 18. 6. 91.

Дорогой Владимир Петрович!

Я послал Вам письмо относительно статьи Гр. Померанца — претенциозно-легкомысленной, которую печатать ни в коем случае нельзя (статья была посвящена весьма „прогрессивной“ трактовке Троицы. — В. П.)… Она многих оттолкнет от журнала (особенно эмигрантов, и может вызвать сходную реакцию с той, которую имели „Прогулки с Пушкиным“ Синявского).

Письмо короткое, чтобы оно имело значение документа для Вас. Вы мое письмо можете показывать в нужных случаях.

28. 6 переезжаем из „Белых ночей“ в Комарово.

5 августа я открываю в Москве Всемирный конгресс византистов. Но до конца конгресса не пробуду в Москве — приезжает из Мюнхена внучка…

Прошел невропатологов. Решил нести ношу, не останавливаясь. Олег Волков (дворянин, одноклассник Набокова, прошедший через репрессии. — В. П.) допустил в 4-м „Нашем современнике“ выпад против меня, провоцирует меня на некоторые поправки к его воспоминаниям…»

В те годы Лихачеву хватало сил на всё, он ясно видел, куда надо направить в данный момент главные усилия. Летом 1986 года В. П. Енишерлов и Д. Н. Чуковский посетили Дмитрия Сергеевича в гостинице «Россия», где он жил вместе с другими делегатами Восьмого съезда Союза писателей СССР. В толпе его узнавали, приветствовали даже незнакомые люди, подходили, чтобы познакомиться и о чем-то посоветоваться. Потом Дмитрий Сергеевич пригласил Енишерлова и Чуковского в номер. Лихачев был в хорошем настроении, чувствовалось, что ему нравится разговаривать с людьми, которые его ценят. Номер у него был замечательный, на одном из верхних этажей, с прекрасным видом на Красную площадь и Кремль. Лихачев оживленно говорил, показывал на хорошо отсюда различимые зубцы Кремлевской стены, которые, как объяснил он, ошибочно сравнивают с «ласточкиными хвостами» — на самом деле форма зубцов повторяет знак итальянских гибеллинов: взмах орлиных крыльев. Вскользь вспомнил эпизод истории, которой все, наверное, должны знать. Когда Москва была объявлена Третьим Римом, был приглашен для строительства Кремля итальянский архитектор Фиораванти, отпечатавший свой знак на зубцах Кремля. Лихачев восхищался видом на Соборную площадь Кремля с главной святыней Московского государства — Успенским собором с усыпальницей московских митрополитов. Чуковский в своих воспоминаниях особенно отмечает те деликатность и непринужденность, с которыми Лихачев провел свою маленькую лекцию — никакой назидательности, высокомерия — дружеский разговор на равных, академик лишь деликатно просвещал.

Затем Дмитрий Сергеевич стал советоваться с гостями насчет речи, которую он собирался произнести на предстоящем заседании съезда писателей.

Тогда, в 1986 году, он первым решил выступить с требованием публикации прежде запрещенных авторов — Гумилева, Платонова, Мандельштама, Ахматовой, Пастернака, Зощенко, Ходасевича, Набокова. Гости были потрясены. Все, конечно, чувствовали, что власть дает людям некоторую свободу — но границ этой свободы не знали, боялись рисковать, а Лихачев сразу решил добиться многого. Потому он и стал лидером.

Речь его произвела фурор. Никто до него не говорил так смело. Он открыто обвинял тех, кто десятилетиями разрушал Россию, ее культуру и славу. Вот фрагмент его речи:

«…Агрессивно беспамятны те, кто взорвал гробницу Багратиона на Бородинском поле и построенный на народные деньги в честь победы над Наполеоном храм Христа Спасителя, те, кто запрещал читать Ахматову, Цветаеву, Гумилева, Пастернака, Платонова, Зощенко, Ходасевича, Клюева, Набокова… еще не до конца оценен тот вред, который был ими нанесен нашей культуре, нашей нравственности, нашему патриотизму!»

Аплодисменты были бурными, хотя, как было замечено, в президиуме хлопали не все.

После своего успеха он, с присущей ему деликатностью, поблагодарил друзей, с которыми советовался, написал письмо Енишерлову: «…спасибо за подсказки — употреблял некоторые ваши выражения».

Слава его росла — благодаря смелой гражданской позиции. В эпоху гласности, во времена разоблачения прежнего режима Лихачев-мученик, Лихачев-лагерник вовсе не намеревался молчать.