Дмитрий Мережковский: Жизнь и деяния

Мережковский, остававшийся до 1900-х годов далеким от археологии, по мере поступления известий об открытиях экспедиций Кольдевея, Эванса и Дэвиса, широко освещавшихся русской и европейской прессой, был, как и многие его современники, постепенно захвачен этой «археологической интригой», развивавшейся на глазах всего мира с увлекательностью детективного романа. Не исключено, что решающим моментом, приковавшим его внимание к «археологической экспансии» начала XX века, стало открытие Дэвисом гробницы Аменхотепа IV, поскольку личность Эхнатона (у Мережковского – Ахенатона) и трагическая история его царствования были очевидно близки к уже знакомым нам по «Юлиану Отступнику», «Леонардо да Винчи» и «Петру и Алексею» историческим коллизиям. Царь-реформатор и «богоискатель»-солнцепоклонник, строитель «Города Солнца» (Эхнатон перенес столицу Египта из старых Фив в Телль-Амарну), мечтатель и поэт (среди открытий Дэвиса были и стихи Эхнатона, обращенные к его жене Нефертити), он «расширял» хронологические границы «галереи героев» Мережковского, проецируя любимый им историко-биографический сюжет в архаические времена. (Неслучайно, конечно, что «Тутанкамон на Крите» получает второе название – «Рождение Богов», которое подчеркивает связь этого романа с романами «первой трилогии», также имеющими заголовочные дубликаты («Юлиан Отступник» – «Гибель Богов», «Леонардо да Винчи» – «Воскресшие Боги», «Петр и Алексей» – «Антихрист»).)

По свидетельству Гиппиус, к изучению материалов о Египте Мережковский приступил зимой 1918/19 года, хотя эта работа задумана была им «давно». Насколько можно понять из ее жизнеописания Мережковского, это был еще довоенный замысел, возникший в «бурную и важную» петербургскую зиму 1913/14 года, – по словам Гиппиус, «Д‹митрий› С‹ергеевич› кончал в это время „14 декабря“ и подготовлялся к другой большой работе». Однако завершение финального романа «Царства Зверя» затянулось, затем началась революция и к новой «большой работе» Мережковскому удалось приступить лишь тогда, когда он в качестве активной «общественной фигуры» оказался полностью «не у дел». Надо думать, что за пять минувших лет у Мережковского накопился большой материал по истории и археологии Древнего мира, а обстоятельства первой «военно-коммунистической» зимы в Петрограде располагали к работе над ним: уносясь мыслью к временам минувшим, можно было хоть немного отвлечься от ужаса дней нынешних.

По всей вероятности, по мере работы по изучению трудов историков и археологов Мережковский все более отвлекался от первоначального исторического сюжета – религиозной реформы Эхнатона и судеб вовлеченных в эти события исторических и вымышленных персонажей – в сторону того историко-культурного контекста, на фоне которого данные события происходили. Материалы раскопок Кольдевея, Эванса и Дэвиса давали обширную новую «бытовую фактологию», и Мережковский был особенно потрясен тем, что по многочисленным бытовым реалиям вновь открытых цивилизаций можно было судить о неожиданной близости верований Древнего мира некоторым основным положениям христианства. Переходя от египетских древностей к древностям Крита и Вавилона, Мережковский везде наблюдал таинственные совпадения – в обрядах, символах, мифах – с символикой, обрядностью и учением христианства. О подобных совпадениях писал в свое время в «Новом пути» Вячеслав Иванов, исследуя параллели «религии Диониса» с «религией Христа», но теперь, в свете всех вдруг явившихся свидетельств со всех концов древней «ойкумены», проблема «вневременного» характера христианской религии приобретала в глазах Мережковского совершенно иной, «глобальный» характер.

Размышляя над этими свидетельствами, Мережковский приходил к выводу, что весь мир всегда и везде верил в одно и то же и любая «религиозность» во все времена существования человечества означала как личное, так и коллективное приближение носителей той или иной «религии» к Истине, полнота Которой была явлена в Иисусе Христе. «Очень хорошо говорит об этом бл‹аженный› Августин: „То, что мы называем христианством, было от начала мира, пока не пришел Христос во плоти и бывшая от начала истинная религия не получила названия: Христианство“. Лучше, точнее нельзя сказать. Это и значит: тени к Телу ведут; боги всех погибших миров, заходящие солнца всех Атлантид ведут к незакатному Солнцу – Христу» («Атлантида – Европа»).