Дмитрий Мережковский: Жизнь и деяния

Когда другой сойдет в могилу,
Тогда поймет один из нас
Любви божественную силу —
В тот страшный час, последний час!

Мережковский же и «победил».

«…Когда я получаю однажды телеграмму (в утро Перл-Харбора): „Merejkovsky desede…“, мне кажется, что это плавное завершение чего-то, чему давно пора было завершиться, что это естественно, а ее четыре года существования без него – неестественно, ненужно, мучительно для нее и для других», – пишет хорошо знавшая Мережковского и Гиппиус в годы их «второй» (и окончательной) эмиграции Н. Н. Берберова. «Зинаида Николаевна без Дмитрия Сергеевича! – восклицает Злобин. – Это нельзя себе представить… Но к постигшему ее удару Зинаида Николаевна относится по-человечески – не по-Божьему, – и переживает его как незаслуженную обиду. Ей даже кажется, что духовно умерла и она: „Пишу теперь, когда моя жизнь кончена. Это я ощущаю со знанием“, – записывает она через 10 месяцев после 7 декабря 1941 года… Богу она смерти Дмитрия Сергеевича не прощает… Но в этом бунте много детски-беспомощного. Перед лицом смерти она – беззащитна, как малое дитя, которое неизвестно кто и за что обидел:

Не знаю, не знаю, и знать не хочу.
Я только страдаю и только молчу».

* * *

«Жил в Эфесе, во дни Траяна, старец такой древний, что не только ровесники его, но и дети и внуки их вымерли давно, а правнуки уже не помнили, кто он такой; называли его просто „Иоанном“ или „Старцем“, Presbyteres, и думали, что это тот самый Иоанн, сын Завведеев, один из Двенадцати, „которого любил Иисус“… Слова его берегли, как зеницу ока; чем и как почтить его, не знали, облекали в драгоценные ризы и надевали на лоб его Мельхиседека, царя-первосвященника, не рожденного, не умершего, таинственный знак, золотую звезду-бляху, Pentalon с Неизреченным именем… Когда он ослабел и уже не мог ходить, ученики носили его на руках в собрания верующих, а когда те просили наставить или вспомнить что-нибудь о Господе, он только повторял все одно и то же, с одной и той же улыбкой, одним и тем же голосом:

– Дети, любите друг друга, любите друг друга!

Это, наконец, так наскучило всем, что ему однажды сказали:

– Что это, учитель, ты повторяешь все одно и то же?

Он помолчал, подумал и сказал:

– Так Господь велел, и этого одного, если только исполнить, – довольно…

И опять:

– Дети, любите друг друга!» (Д. С. Мережковский «Иисус Неизвестный»).

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Мережковский в начале 1890-х годов. – Русский европеец». – Религиозно-философская система Мережковского. – Мережковский и символизм. – Трилогия «Христос и Антихрист». – Мережковский – литературный критик и историк культуры. – «Любовный треугольник» 1897 года. – Разрыв с «Северным вестником»

Осенью 1889 года Мережковский, побывав летом с женой в Крыму, на Кавказе и в Подмосковье (здесь, в деревне По-варово, снимали дачу мать и сестры Зинаиды Николаевны, переехавшие к этому времени из Тифлиса в Москву), уступает квартиру на Верейской улице отцу и незамужней сестре Лизе и вселяется в дом Мурузи. Это был огромный доходный дом вычурно-мавританского стиля на углу Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы, близ Преображенского собора. На современной «литературной» карте Петербурга дом Мурузи занимает одно из самых почетных мест. Здесь находилась общедоступная читальня, которую содержала бабка поэта и переводчика Владимира Пяста (Пестовского), близкого друга Александра Блока. В начале 1920-х годов по инициативе Николая Гумилёва здесь создается петербургский Дом поэтов. В 1960-е годы здесь же проживал молодой Иосиф Бродский. Однако открывают «литературную биографию» дома Мурузи именно Мережковские. Дом Мурузи оставался их постоянным пристанищем на протяжении всего последнего десятилетия XIX столетия и начала XX. В общей сложности они прожили здесь, меняя квартиры, двадцать три года.