«Дней минувших анекдоты...»

Институт был крошечный — занимал всего три комнаты. Одну разгородили на три части: кабинет директора, его зама и канцелярии с одной-единственной секретаршей-машинисткой, вторая комната была общая — для всех сотрудников, в третьей помещалась библиотека.

Всего сотрудников института, включая завхоза, было человек пятнадцать. С момента организации этого учреждения прошло более пятидесяти лет. Однако никаких научных трудов и рекомендаций, которые какой-нибудь тренер мог бы использовать для подготовки спортсменов или для развития массовой физкультуры, этот институт так и не дал, как, впрочем, и многие подобные научные учреждения. Не раз ставился вопрос о ликвидации института, но по закону Паркинсона Грузинский НИИФК продолжает функционировать, постепенно увеличивая штат.

Только недавно получившая независимость Грузия разогнала этих бездельников.

В послевоенные годы это учреждение было нечто вроде клуба, где мы беседовали, спорили, играли в шахматы, в пинг-понг, писали отчеты о «научной» деятельности. Впрочем, там мне удалось завершить свою диссертацию, которую мои ироничные друзья называли «Метание гранат из яра в гору». Для характеристики нашей научной деятельности приведу сочиненные мной стихи-дразнилки:

Открытие Шершавой пещеры

Выпив водочки в лесу,
Слопав сыр и колбасу,
Экспедиция засела за варенье.
А швейцарский сыр сожрав
И остаток сил собрав,
Объявил Леван нам «Наступление!»[8]

В этой строфе отражена жгучая зависть сотрудников по поводу пайка, который получила «экспедиция» в то голодное время…

Над рекою виден грот,
А над ним — в пещеру вход.
Лестницу использовали смело…
И приставив сей снаряд.
Мы забрались все подряд
И немедля принялись за дело.
«Вот идет за веком век,
Но впервые человек, —
Начал наш Леван повествованье, —
Смог проникнуть в этот грот
И узреть сей мрачный свод
В результате смелого дерзанья!
В эти грозные скалы
Залетали лишь орлы,
Принося сюда змею, ящеру…»
В этом духе говоря,
Надо всеми воспаря,
Наш Леван направился в пещеру…
Первый шаг был роковой,
Ибо он вступил ногой
В вещество, не принятое в речи.
Тепловато и липко,
И зловонное шибко
Оказалось просто — человечье.
Растерялся бы другой,
Но Леван наш не такой,
Применив здесь метод разложенья,
Взяв мазок на вкус и цвет,
Объявил анахорет:
«Это куча — древнего сложенья».
Как известно, эту весть
Мог в газете всяк прочесть,
За утайкой горького осадка —
На открытие пещер
ГБЧ наш очень щедр,[9]
И кредит исчерпан без остатка.

Впрочем, остатки безналичного кредита, которые висели на счетах нашего института, по статье «приобретение инвентаря», в конце каждого года лихорадочно тратились на всякую ерунду, поскольку спортивный инвентарь в магазинах тогда не продавался. Иначе на будущий год урезали бы бюджетные ассигнования. В результате этих декабрьских закупок и без того узкий коридор института был загроможден нераспакованными ящиками. И чего только в них не было. Здесь стояло даже гинекологическое кресло. На столе у директора был постоянно включенный в сеть катодный осциллограф с множеством тумблеров, при переключении которых на круглом экране можно было в разных масштабах наблюдать только синусоиду переменного тока.

Наш директор — Георгий Багратович Чикваидзе (я дал ему прозвище ГБЧ) был в прошлом известный спортсмен, рекордсмен мира в рывке штанги (впрочем, рекорд был установлен без соответствующих судей и еще в то время, когда наша страна не выходила на мировую спортивную арену). В молодости он был чрезвычайно деятельным человеком — с его именем было связано зарождение в Грузии французской борьбы, за что ему было присвоено звание «Заслуженного мастера спорта СССР». В начале свой чиновничьей карьеры он был назначен заместителем председателя республиканского комитета по делам физической культуры и спорта. Однако шли годы, и комсомольские вожаки, выходившие в тираж по возрасту, считали себя специалистами в спортивных делах (кто же в детстве не пинал ногами мячей?). Они-то и вышибли нашего ГБЧ из Спорткомитета, и таким образом он оказался в тихой заводи НИИФКа.