«Дней минувших анекдоты...»

А куда же делись все многочисленные потомки Ираклия и Георгия XII — светлейшие князья Грузинские? Три царевича, сыновья Георгия XII: Давид (1767–1819) — ученый, Иоанн (1768–1830) — автор грузинско-русского словаря и Теймураз (1782–1846) — член Петербургской академии наук, упомянуты в энциклопедии. Куда делись их потомки? Неужели все они сгинули? Почему побочная ветвь князей Багратионов-Мухранских стала претендовать на грузинский престол?

Какая общность судеб! Все, кто покинул страну, продолжили род, а все ростки генеалогических деревьев, оставшиеся на родине, оказались обрубленными, что у царей, что у князей, что у обычных людей.

То же произошло и с нашим родом…

Глава 4 ДОМ, БУДТО ЮНОСТИ МОЕЙ ДЕНЬ…

Мой дед Михаил Егорович, народив восемь детей, несомненно, рассчитывал, что кое-кто из его чад останется жить в родных пенатах, поэтому на земельном участке площадью 20 саженей по фасаду и 25 в глубину построил большой П-образный дом на четыре квартиры (фото 33). Ширина фасадной части была примерно 19 метров, далее вглубь был неширокий мощенный булыжником двор, подковой охватывающий сад. С тыльной стороны фасада, как и в большинстве домов в нашем районе, был широкий балкон, с которого через двор был перекинут красивый арочный мостик, завершающийся плавно, округло расширяющейся книзу, ведущей в сад лестницей. Вдоль перил лестницы и мостика, вплоть до крыши, поднимались мощные и гибкие ветви глицинии — весной ее цветение заполняло пряным ароматом весь дом, а лиловые гроздья дополняли очарование.

В центре сада был затейливой формы бассейн с фонтаном и золотыми рыбками. Вдоль ажурной металлической ограды сада возвышались кипарисы, в саду же росло множество плодовых деревьев: абрикосовые, персиковые, вишневые, белая и черная шпанская черешня, черносливовые и одно тутовое дерево, удивлявшее нас, детей, лазавших по деревьям, гибкостью своих ветвей. Было множество цветов — розовые, сиреневые и жасминные кусты. Вдоль одной из оград рос крыжовник.

С левой стороны сада, в углу у брандмауэра дома с параллельной улицы расположились два больших вольера, в которых разводил кур усатый, заросший густой щетиной швейцар Петрос. Жил он в каморке под парадной лестницей. Этот бедный скиталец, бежавший от геноцида из Турецкой Армении, объехал полмира. Из всех впечатлений больше всего ему запомнилась японская вежливость. По его словам, если японец случайно в людской сутолоке толкает японца, то вместо принятого во всем мире краткого извинения они останавливаются друг против друга, виноватый кланяется в пояс и произносит: «комэн-гудас-ай-мяса!» Другой японец тоже низко кланяется, после чего, довольные друг другом, они расходятся. «Даже „мяса“ прибавляют», — каждый раз с неподдельным изумлением повторял наивный Петрос.

Единственной ценной вещью, которой владел Петрос и очень ею гордился, были, как он их называл, «английский ручной часы». Когда-то Петрос был папиным лакеем, и для того чтобы он своевременно выполнял свои обязанности, отец подарил ему эти карманные часы.

Мы, мальчишки, всегда шумно перескакивая через три ступеньки, сбегали по лестнице, чем сердили Петроса, но он был отходчив и, когда я иной раз заходил в его темный чулан, он неизменно в знак примирения показывал «ручной часы», замечая, что за пятнадцать лет он их ни разу не чинил, и они все равно ходят точно.

Когда же мы с братом, одни, без мамы, остались в Тифлисе, учились в ФЗО и голодали, добрый Петрос иной раз приносил нам в подарок пару яиц.

В правом углу под фасадом был глубочайший подвал, предназначенный для хранения льда. В жарком Тифлисе летом лед крайне необходим. Отец сдавал этот подвал и, каждую зиму его превращали в ледник — целый месяц привозился на арбах лед.

Рядом с ледником было еще одно глубокое помещение — винный погреб, откуда, еще на моей памяти, извлекались и допивались по торжественным дням последние бутылки французских вин.

На втором этаже фасада слева жила певица Бокова и коммерсант Левин, а справа — сотрудник персидского консульства.

В нешироких флигелях бельэтажа размещались служебные помещения: кухня, прачечная, кладовка и комнаты, в которых осталась жить наша бывшая обслуга — добрый, толстый повар Георгий Схиртладзе со своей еще более доброй, круглой Осаной и мальчиками Шурой и Ираклием. Эта милая супружеская пара хлопотала на кухне. Приклеенное на стене у ворот, написанное от руки объявление об отпуске обедов на дом «на чистом сливочном масле. С почтением Схиртладзе» привлекало немалую клиентуру. Тем более, что готовили они отменно. Я и сейчас помню вкус и аромат «пурнис мцвади», запеченного в духовке «жиго» молодого барашка с картофелем, помидорами, начиненными курдючным салом, баклажанами, сочных пельменей — хинкали, чахохбили из курицы, супов чихиртмы и бозбаши и других блюд.