«Дней минувших анекдоты...»

Но это была только одна сторона дела. Усатов понимал, что большим актером не может стать человек некультурный, малообразованный, даже просто плохо воспитанный. Усатов, вспоминает Измирова, просил свих учеников: «Это простой, неотесанный парень с чудесным голосом. Это будущая знаменитость. Помогите мне отшлифовать его, возьмите его к себе в компанию, займитесь им…»

Измирова, Рчеулов и другие новые друзья Шаляпина не только учили его правилам «хорошего тона». С их помощью он с увлечением взялся за книги, особенно исторические; расспрашивал их обо всем, что ему было интересно или непонятно. Товарищи с удивлением замечали, как поражающе он восприимчив, какая ненасытная владеет им жажда знаний, как быстро преображается он и внешне, и внутренне. Федора приглашали в оперу, на симфонические концерты, в «Тифлисское артистическое общество», в «Кружок любителей квартетного и хорового пения», познакомили его с композиторами. С одним из них — Геннадием Осиповичем Коргановым — Федор подружился, и «Элегия» Корганова навсегда вошла в шаляпинский концертный репертуар…

25 лет спустя — по приглашению Корганова — в ореоле всемирной славы Шаляпин опять приехал в Тифлис. На банкете в его честь великий артист произнес: «В самый тяжелый момент жизни, когда передо мной стоял вопрос продолжить учиться или навсегда бросить мысли о сцене, Усатов направил меня к Алиханову, который принял в моей судьбе горячее участие и дал возможность продолжить учебу». Эти слова взволновали артиста, на его глаза набежали слезы.

Шаляпин подарил моему дяде фотографию с таким автографом: «Добрейшему Константину Михайловичу Алиханову от искренне благодарного Ф. Шаляпина 17.02.95 г.» (фото 14).

В первой «Автобиографии» Шаляпина мой дядя упоминается как «невысокого роста с восточным обликом аптекарь». Явно недружелюбный пассаж имеет, оказывается, такую историю. Эту биографию Шаляпина написал пролетарский писатель Максим Горький, основоположник социалистического реализма. По теории «соцреализма» добрые дела буржуазии надлежало затушевывать, что и было сделано первым «товарищем писателем». Шаляпину «горьковская» биография не понравилась и даже послужила причиной взаимного охлаждения Шаляпина с Горьким.

Сведения эти почерпнуты мной из беседы с творческой группой, которая снимала фильм «Шаляпин в Тифлисе».

В своих воспоминаниях, написанных уже собственноручно, Шаляпин сообщил: «если бы не поддержка Алиханова, не доброта Усатова, не доброжелательность Корганова, не теплота Измировой, Касмоева, Бебутова — я бы так и остался никому не известным хористом».

Добрые дела моего дяди Кости получили достойную оценку великого певца Ф. И. Шаляпина.

Я помню дядю Костю уже маленьким бородатым старичком лет семидесяти пяти. Жил он во флигеле бывшего родительского дома, в небольшой темной комнате, куда переехал после конфискации его обширной квартиры. Большую часть комнаты занимал рояль «Блютнер». На рояле и на полках было много всевозможных нотных альбомов, какие-то специальные бювары с золоченым тиснением «Профессор музыки К. М. Алиханов». Запомнились мне длинные и толстые карандаши. Предназначение их выяснилось, когда моя сестра-непоседа Лизочка стала его ученицей. Этими карандашами, не вставая со стула, он делал пометки на нотах — аппликатуры (указания, каким пальцем брать ту или иную ноту) и ударял по пальцам, когда сестра ошибалась. Такая методика обучения не принесла ей успеха.

После смерти моего отца в марте 1927 года мама поместила дядю в нашу квартиру, где были более или менее нормальные удобства.

Из жизни дяди мне запомнились два момента. Однажды к нему пришла какая-то женщина, которая собиралась написать работу об истории музыкального образования в Грузии. Эта женщина хотела получить сведения от «первоисточника» и спрашивала у дяди Кости об истории создания Тифлисской консерватории — его любимого детища. В открывшейся к этому времени на базе музыкального училища консерватории за заслуги дяди Кости при входе был помещен его большой портрет. Видимо, не придавая этому значения, посетительница сообщила дяде Косте, что его портрет недавно был снят. После такого известия дядя Костя впал в состояние глубокой депрессии и вскоре попытался бритвой перерезать себе горло. Слабость и нерешительность спасли его — рана получилась поверхностная. Шум от упавшего на пол тела привлек внимание нашей няни Насти, в больнице наложили швы — дядя Костя выжил.

Запомнились мне похороны дяди Кости в 1931 году. Катафалк выехал на бывшую Эриванскую площадь, на которой находился аптекарский магазин и склад, организованного дядей «Кавказского товарищества торговли аптекарскими товарами „Санитас“». Похоронный кортеж по чьей-то просьбе на минуту остановился для того, чтобы дядя Костя «простился» со своим детищем, занимавшим весь нижний этаж здания бывшей городской управы. Но тут вмешалась милиция и прекратила это «безобразие».