«Дней минувших анекдоты...»

Остается добавить, что его жена Лилли Германовна — моя мама — к тому времени уже была репрессирована и умерла в лагере…

В Грузии почему-то считали Александра Яковлевича комендантом Кремля (не знаю, существовала ли такая должность вообще). Во всяком случае, по горийской версии, он был сводным — по отцу — братом вождя народов. Поэтому, по нашим кавказским обычаям, к отчиму приезжало немало людей с просьбой замолвить словечко перед Сталиным за того или иного репрессированного, имя которым было — легион.

Отчим неизменно очень приветливо встречал таких несчастных просителей, однако, кроме одного случая, когда он спас своего сына Бичико, к Сталину отчим не обращался.

Брат отчима — Василий Яковлевич, как звали его в семье — Baco — хотя и стал номинально первым лицом в Грузии, вовсе не обладал ярким талантом и бьющей через край энергией старшего брата.

Александр же Яковлевич, работая по 16 часов в сутки, между делом частенько изменял своей супруге. Так в результате адюльтеров моего отчима явилась дочь Этери, рожденная бухгалтершей Заречья.

Но и в Грузии брат отчима Василий Яковлевич, живя со своей интеллигентной и обаятельной супругой душа в душу, вдруг поразил всех — он поддался чарам своей секретарши и женился вторично. Сына от второго брака, в благодарность Сталину, он назвал его партийной кличкой — Коба.

За короткое время успел жениться и развестись Бичико, у которого родилась дочь, названная в честь дочери Сталина — Натэлой, что является грузинской калькой имени любимой дочери вождя — Светланы.

Если первая жена Бичико была случайной знакомой, то второй его брак носил коммунистически-династический характер — новая жена Бичико была дочерью комиссара чапаевской дивизии.

Сталинская аура стала распространяться и на второе поколение. Сын Baco — Шота, очень симпатичный и внимательный человек, стал министром здравоохранения Грузии.

Однажды, вернувшись из Грузии, куда Александр Яковлевич традиционно и весьма часто ездил для пополнения запасов вина для зареченского погреба (эта операция не доверялась никому), мой отчим привез с собой в Москву старенького, невзрачного, небольшого росточка человека. Одет он был бедно и неряшливо — во что попало, как в то время одевалось большинство населения. Звали его Дата Гаситашвили. Давным-давно Дата был учеником-подручным у холодного сапожника Бесо Джугашвили. Он был несколько старше Сталина и в таком возрасте, когда разница в два-три года весьма заметна, помнил великого вождя мальчуганом Сосо, которому тогда в чем-то, может быть, и покровительствовал. Об удивительной наивности того человека можно судить по такой истории. У Даты был перочинный ножичек, лезвие которого не фиксировалось из-за сломанной пружины, с другой стороны ножа был пробочник. Время от времени, когда делать было нечего, он находил плоский камешек, плевал на него и принимался точить лезвие. Я как-то сказал ему: «Выбрось это старье, я тебе подарю новый». Он покачал головой и ответил: «Мне не надо нового. Этот ножичек мне дорог как память», — и продолжал: «Однажды, когда я был молод и ехал из Гори в город (под этим названием в Грузии подразумевается Тбилиси), люди в вагоне собирались „проводить время“. У них было вино и еда, но не было пробочника. Мой ножик вывел их из затруднения. Они попросили меня разделить с ними трапезу. Мы очень хорошо провели время. С тех пор я этот ножик ношу как память».

В Грузии приглашение присоединиться к компании, особенно в дороге — обычное дело. Каким же незаметным был Дата у себя на родине, что такой случай врезался ему в память и был дорогим воспоминанием на всю жизнь.

Александр Яковлевич приодел Дату и повез его к Сталину. Дата, наверное, был единственным человеком в мире, который не представлял масштаба «великого вождя». Мой отчим, который никогда не рассказывал о застольях у Сталина, на этот раз был так поражен состоявшейся встречей, что приоткрыл «железный занавес». Дата при встрече вел себя совершенно раскованно. Назвал Сталина «шен мама дзагло», что переводится как «ах, ты, сукин сын» (в понятийном переводе значит примерно: «ах, ты, пострел»). Давно великий вождь не слышал такого обращения! Возможно, оно вернуло Сталина на мгновенье в детство.

Сталин ухмыльнулся, погладил усы:

— Шен кристедзагло! («Ты Христов пес» — по-грузински это звучит как несерьезная ругань.) Почему ты ругаешь меня?

А Дата, будто бы не стерпев, отвечал:

— Ты для меня мальчишка, которого я на руках носил. Вот сниму с тебя штаны и надеру задницу, чтобы она стала красной, как твой флаг!

Эта шуточная перебранка всех развеселила.

Дата сказал Сталину:

— При встрече я бы тебя не узнал. Спасибо Саше, а то бы я так и умер, не повидавшись с тобой.

Потом было грузинское застолье, где это трио пело старинные грузинские песни аробщика «урмули» и пахаря «оровела». У всех троих был хороший слух, как у большинства грузин, приученных с детства петь в три голоса.