Днем с огнем

Люди меняют манеру речи, так бывает. Со временем, со сменой среды, со сменой круга общения. Можно "нахвататься" от окружающих. Можно, переехав из Петербурга в ту же Москву, перестать говорить "дождит", заменив его на "дожжит". Так, па никогда не смотрел новостей, аргументируя это тем: "Что полезного могут сообщить мне люди, у которых горот откроет новую булошную, а в четверх ожидается дощщь?"

Но никто не меняет речь молниеносно. Если он, конечно, не имеет специальной подготовки к подобным изменениям.

Что сие значит? Что, либо Рыков Семен Ильич не тот, кем кажется, либо про "Синную" говорил устами подполковника кто-то другой.

Все страньше и страньше, как говорила Алиса…

Честно говоря, при виде Рыкова я решил было, что с меня пришли брать обещанное. Слово дал — долг взыскал. Добровольно-принудительно оформят в помощники, и шаг вправо-влево будет считаться за побег. И мой распрекрасный, едва оформившийся план пойдет по неприлично-анатомичному месту, что очень часто упоминается в моем нынешнем рабочем пространстве.

Но это? Обиды какие-то, гараж, шумы в нем. И финал, как обрушившийся занавес. Занавес, падающий, как козырек на Сенной.

Вечер неожиданных и фееричных встреч на том не завершился. Причем вторая встреча поначалу казалась совсем безобидной. И на вид, и на слух. Перед стеклянными окнами в пол, за которыми висят вечно пыльные занавески почтового отделения, наигрывала на гитаре простенькую мелодию девушка, одетая почти по форме казино: брюки, рубашка, жилетка. Я знал песню, ее у костра частенько запевали в походах. "Перевал", где дом средь лесов, где: "Прожитое прожито зря"…

Я остановился, заслушался. Голос у гитаристки был приятный, мягкий и обволакивающий.

…Ведь за нами все мосты сожжены.
Все мосты, все перекрестки дорог,
Все нашептанные тайны ночи.
Каждый сделал все что смог, все что смог,
Но об этом помолчим, помолчим[7]

…

Девушка пела, прохожие текли себе мимо, кто-то останавливался, как я, послушать. А я видел высокий костер, видел сосновый бор за языками гордого пламени. Ушедшее беззаботное время. Прожитое зря и не зря.

Ударили по струнам пальцы, оборвав наваждение.

Я согнулся, чтобы вложить в черный цилиндр перед гитаристкой немного материальной благодарности. А когда распрямил спину, длинные пальцы снова тронули струны, заиграли бодрый, незнакомый мотивчик.

Девушка пропела один куплетик, и мне его хватило. Я резко засобирался в сторону дома. Благо идти-то оставалось совсем немного: обогнуть этот корпус, что с почтой, да пройтись через двор.

Ласково на ручки возьмите,
Нежно положите в могилку.
Сверху присыпьте землицей.
Стану я — красивая упырка!

— Слышал про другой способ становления упыркой, — буркнул, отходя от гитаристки.

Что меня за язык потянуло? Не мог отойти молча, а мысль оставить в голове, не озвучивая? Пора уже было усвоить: поющая особь женского пола — не к добру! Так нет же: мало мне было водицы-неугодицы, потянуло к землице.

— Это какой же? — и куда подевалась мягкость из голоса?.. — И от кого ты слышал про другой способ?

Некрасиво изогнулись яркие губы на бледном лице, черную тучу волос рванул ветер, резко взметнув. Гитара осталась зажатой в правой руке, левая вцепилась в мой локоть.

— От того, кто в теме шарит, — грубовато ответил девице. — Руку бы ты убрала, люди смотрят.

Народу вокруг и впрямь стало побольше. Что и требовалось доказать: чужие страсти народу интереснее искусства.

Мои слова не возымели воздействия, хватка на локте только крепче стала.

"Мне бы цестус, а не пироженки сейчас", — опечалился я. Бить девушку неправильно, конечно, но что-то мне подсказывало, это такая девушка, каких бить можно и нужно. Лучше сразу намертво. Что подсказывало? Кровь, выступившая на рукаве, там, где крашеные в бордовый ногти впились с нечеловеческой силой в кожу сквозь ткань.

— Сейчас ты, мой сладенький, пойдешь со мной, вот так, под локоток, — нашептала она мне на ухо, для чего девице пришлось встать на цыпочки. — По дороге расскажешь мне все, что я хочу услышать. А потом, так и быть, я подарю тебе поцелуй. Хорошее предложение, не так ли, милый?

Локоть стиснули, как в тисках. Гитара в доступности имелась, руку протяни, да пой про группу крови на рукаве.

Я пыхнул живым огнем, плюнув на условности и маскировку. Да, мне тут жить. И кто-то из прохожих запросто может оказаться одним из моих соседей. Но это одна сторона монеты. На другой те же самые слова: мне тут жить. Значит, пренебречь тем, что могут углядеть пытливые, глазастые обыватели, но не дать какой-то девке помыкать собой, как скотиной. Скотина — на рынке, на Кондратьевском. Недалече. В коробки да клетки распихана.

Зараза когтистая отдернула руку, отпрянула от меня. Задела ногой цилиндр с денежками. Весело и звонко покатились по дорожке монетки.