Днепр

Внезапно дверь открывается. Ланшон и Бардамю пятятся в испуге. В каюту вваливается полковник Тареску и падает на диван.

— Что там? — кричит Ланшон.

— Конец всему! Отступаем! Форштадт пал! Танки уничтожены!

— Вы сошли с ума!

— Вы сами с ума сошли, генерал! Выйдите на палубу!..

Тареску хочет еще что-то сказать, но Ланшон и Бардамю уже не слушают его.

Генерал Ланшон стоит на капитанском мостике. Переполненные солдатами катера торопливо плывут к кораблям. На берегу — масса греков и французов, которые все бегут и бегут из города. Сжимая бинокль, генерал глядит вдаль и опускает руки. Нет! Это превзошло все его предположения. Такого исхода он не ожидал!

Ветер доносит до его слуха громкое «ура!», и генерал слышит его раскаты, ухватившись руками за поручни мостика.

— Прикажите эскадре, — кричит он капитану, — немедленно поднять якоря!

— Они подняты, ваше превосходительство.

Капитан Бардамю впервые за всю жизнь свою видит Ланшона в таком состоянии. Он стучит сморщенным, похожим на кусок желтого теста кулаком по поручням и вопит:

— Огонь по городу, по пакгаузам!

Спустя несколько минут орудия в щепы разносят переполненные людьми склады на пристани…

Отвернувшись от багровых парусов пожара, Ланшон отдыхает взором в манящей и спасительной дали за лиманом.

Эскадра, развернувшись кильватерным строем, выходит в море. Генерал долго еще не может успокоиться. Гнев и ярость душат его. Но он. понимает, что лишен возможности исправить положение. Где теперь этот самоуверенный наглец Демпси? Где хвастливые бизнесмены Гульд и Фокс? Где желчный Притт? Где, наконец, всезнающий Форестье? Воспоминание о Форестье повергает генерала в отчаяние. Боже мой! Кто мог подумать, что так катастрофично, если не сказать позорно, закончится эта история, в которую впутали его д’Ансельм и американцы?!

В этот день от снарядов «Плутона» погибло две тысячи граждан, жителей Херсона, а в трюме корабля были расстреляны комендоры Фракасс и Гра…

Со стороны Форштадта щетинистой волной штыков вливаются на улицы города колонны дивизии Кременя. Из дворов, из домов, из подвалов, протягивая к ним руки, бегут навстречу женщины, мужчины, дети… Раздаются радостные возгласы:

— Слава!

— Слава Красной Армии!

— Да здравствует свобода!

…Над крышами багряные флаги. Люди обнимают бойцов, плачут и смеются. Пожилая седая женщина, в ветхой кацавейке стоит на тротуаре и, заламывая руки, плачет счастливыми слезами:

— Сыночки мои, — приговаривает она, — родненькие! Не дождался мой Степа, не дождался…

— Не плачь, мать, не плачь, — уговаривает ее партизан, — не плачь, пусть враги наши плачут!

— Твоя правда, сынок, твоя правда, — говорит женщина, обнимая молодого бойца, — сына моего Степу они замучили… Не дождался вас, вот я и плачу… — Погрозив кулаком в сторону лимана, женщина шепчет: — Душегубы, лалачи, нелюди… Еще отольются вам мои слезы…

Марко во главе отряда конников обошел город с запада и отрезал отступление беспорядочным колоннам греческой и английской пехоты. Солдаты бросали оружие и поднимали руки. Зазвучали крики:

— Рюсс! Рус! Капитуляция!

«То-то, — подумал, ликуя, Марко, — давно бы так!»

Греки, англичане, французы, как загнанная стая волков, сбились на берегу.

Величественные, торжественные звуки «Интернационала» летят над городом. Это идет первый рабочий батальон. Впереди Кремень, рука у него на перевязи. Лицо усталое, но в глазах светится радость. Рядом шагают Выриженко и Матейка.

Над городом нависает едкий дым пожарищ. На окраинах еще звучат выстрелы, еще веет печалью от разрушенных оккупантами зданий, но Кремень своим острым и верным взглядом различает уже поднимающийся над Херсоном, над синими водами Днепра светлый день, и сердце его, как кубок, полный вина, полно радости и гордости за Родину, за великую стальную когорту людей, которая дала ему жизнь, разум, силу, за тех, кто носит такое простое и величественное имя — большевики.

…Марко все не мог оторвать глаз от золотистого берега Днепра. Конь его призывно ржал и нетерпеливо рыл копытом землю. Шелковый, нежный ветерок гладил лицо, играл прядями русых волос, выбившихся из-под кубанки. Вдали скрывались из виду силуэты кораблей оккупантов. Они таяли в небытии, как дурной сон.

Рядом искрилась и переливалась величавая река. Там, за недальним голубым горизонтом, Днепр впадал в Черное море. Не в силах сдержать радость, Марко по-юношески во весь голос крикнул:

— Здравствуй, наш Днепр!