Днепр

— Никаких! Это вам, как другу, по секрету. На фронте беспорядок, развал, шпионаж, измена… — И вдруг, оттолкнув Кашпура обеими руками, спросил: — Да-с, а на что это вам, ясновельможный капиталист?.. Да, на что?

— Должен знать… — сказал упрямо Кашпур. — В войну капитал вложил, и немалый… И еще хочу, чтобы вы пошли навстречу… Сено лошадям вашим нужно, а у меня его вдосталь. Слышал, будто какой-то Марголин поставляет вам по контракту… так я… знаете, хотел вашей помощи…

Полковник мгновенно протрезвел.

— Что ж, можно… — сказал он тихо, — только…

— Понимаю, все будет как следует, — перебил Кашпур, — не беспокойтесь.

— Десять, — сказал полковник, разминая в руках салфетку и следя за лицом Кашпура.

Данило Петрович слегка побледнел. «Десять тысяч — много», — подумал он.

Заметив его колебания, полковник быстро добавил:

— Имейте в виду, Марголин даст больше.

— Хорошо, — сказал Кашпур, — по рукам. — И протянул руку полковнику.

Но тот не торопился. Глядя куда-то в угол потолка, он сухо сказал:

— Двенадцать — это окончательно.

И звякнул шпорами, словно собираясь встать. Миропольцев толкнул Кашпура в бок.

— Ладно, — процедил сквозь зубы Кашпур, — будь по-вашему.

Полковник пожал ему руку.

Получив тут же, незаметно для окружающих, задаток, полковник Осман-Дивиловский выпил на радостях лишнее. Интимно подмигивая Кашпуру, он признался:

— Я, думаешь, на фронте был? Вот те крест, — и он перекрестился, — и в глаза фронта не видал…

Тронув пальцами кресты на груди, он убежденно сказал:

— Здесь их легче достать.

* * *

…В ту ночь, когда Данило Петрович так удачно завершил задуманное дело с поставкой сена и достойно отметил получение денег за первую партию солдатских сапог, на маленькой галицийской станции, до которой долетала пушечная канонада с линии фронта, шла лихорадочная подготовка к маршу. Среди тысячи серошинельников нашел свое место и Марко Высокос. Долгополая шинель хорошо облегала плечи. Под околышем фуражки блуждал беспокойный взгляд темных глаз. Батальон Марка стоял у пакгаузов. Перед отправкой на фронт солдаты получали новую обувь. Они выстроились в длинную очередь, держа в руках старые, стоптанные, в дырах и заплатах сапоги, башмаки и еще какую-то чудную самодельную обувь. Недалеко от Марка стоял Архип. Он оброс, исхудал, и веселое выражение исчезло с его лица. Солдаты тихо говорили между собою. В стороне прохаживался офицер, попыхивая папироской. Наконец Марко дождался своей очереди. Кто-то вырвал у него из рук старые сапоги и ткнул новые с залихватски вздернутыми носками. Примостившись под фонарем, Марко начал надевать обнову на распухшие от ходьбы ноги. Сапоги налезали туго. Пришлось растягивать руками. Сосед посоветовал:

— Ты, землячок, голенища выверни, тогда пойдет.

Марко послушался, вывернул. На глаза попалось круглое клеймо на полотняной подкладке: «Данило Кашпур и сын».

Он опустил руку с сапогом.

— Ты что, — спросил тот же сосед, усатый солдат, — не натянешь?

— Натяну… — отозвался Марко. — Да гляди, что прочитал, — и он показал солдату круглое клеймо на голенище.

— Неграмотный я. А что там написано?

— Фамилия моего хозяина. Служил я у него.

— Сапогами промышляет?

— Нет. Плоты гонит по Днепру.

— Видно, к новому делу приспособился, — сказал солдат, — выгоднее, — и, словно что-то припомнив, довольно воскликнул: — Да еще какая выгода! Солдатам-то сапог много надо… Оно и способней, чем плоты гонять.

Позади прозвучала команда. Марко заторопился. Шагал в новых сапогах неуклюже. Они едва сгибались, жали в пальцах.

В ушах гулко отдавался топот сапог по каменистой дороге.

Придерживая ремень винтовки, Марко вперил глаза в затылок переднего солдата. Его клонило ко сну. Время от времени он сбивался с шага. Тогда задние наступали ему на ноги. В голове не было ни единой мысли. Только в уши настойчиво врывался скрип новой кожи.

Подошвы кашпуровских сапог быстро стирались на острых камнях прифронтового шоссе.

XI

Жизнь Ивги как колесо, пущенное с горы. Катилось колесо ровно, безостановочно, да наскочило на ухаб, свернуло, закрутилось на месте и упало на запыленную дорогу. В мареве жаркого дня в последний раз мелькнули перед глазами сутулая спина отца, красная рубаха Марка, и не стало никого.

В придорожном бурьяне бил крыльями перепел. Никли пожелтелые травы, хрустели высохшие стебли под ногами.

Сомкнулся свет для Ивги в низенькой, тёмной, похожей на подвал каморке. Изредка лишь урвет часок вечером и сбегает к Вере Спиридоновне в село.