Днепровский вал

А Варшава — что Варшава? Комедию надо доиграть, пока играется. Чем больше будет шума, крови и трупов тем меньше сомнений в серьезности наших намерений и слов. За Жеч Посполиту, от можа до можа, ура! В конце концов, лишь мы, шляхта, цвет нации, можем видеть блеск великой Идеи. А холопам, быдлу довольно умирать там и тогда, как укажем мы.

Может быть, я буду гореть в аду. Но я буду гореть ради Великой Речи Посполитой!

Да, и надо не забыть приказать нашим отойти от мостов. Чем с большей кровью русские будут их штурмовать, тем лучше для нас.

Белый Орел взлетает, панове! За Польшу, за веру, за новое «чудо на Висле»!

Москва, Кремль.

6 августа 1943

— Значит, суд надо мной, границу на сентябрь тридцать девятого и еще территорию на востоке? Коморовский был в здравом уме, оглашая это? И кто же будет выполнять его требования?

— Товарищ Сталин, у поляков, вернее у шляхты, краеугольным камнем мышления является, что Польша — это если не центр мира, то нечто, обязательно учитываемое в мировой политике даже великих держав. Это идет у них еще со времен «либерум вето», и настолько въелось, что сами они даже не замечают. Потому, например, Сикорский мог требовать от Черчилля год назад, чтобы тот прервал с нами отношения и объявил войну; ну, а «Бур» Коморовский искренне убежден, что его мнение благородного шляхтича более чем весомо.

— Вам виднее, товарищ Василевский. Однако ведь в реальности «Рассвет» этого обращения не было?

— Суть была та же самая, «декларация действием», если можно так сказать. К тому же возможен вариант, что Коморовский превышает свои полномочия. В польском праве есть такое уникальное понятие, как «рокош» — мятеж шляхтича против законной власти, если сам он считает это нужным. Причем одной из уважительных причин всегда считалась возможность занять высшее положение — и если у мятежника хватило сил и ума там удержаться, содеянное им считалось абсолютно благим и законным. Возможно, Коморовский был назначен лондонским правительством всего лишь военным руководителем восстания и решил пойти по стопам Пилсудского? Какие-то штафирки, сидящие далеко — и полководец, командующий армией в центре событий. Вполне могла закружиться голова от перспектив — но для этого надо крикнуть громче.

— Позиция союзников?

— Пока молчат, товарищ Сталин. Вероятно, ждут дальнейшего развития событий.

— Ну, мы-то примерно знаем, что будет дальше. Может быть, союзники и попробуют разыграть польскую карту в политической игре против нас, при обсуждении послевоенного мироустройства. Но вот сейчас ничего конкретно сделать нам они не могут, как не стали в мире «Рассвета». А сейчас их положение хуже, так что мы нужны им больше, чем поляки. Каковы военные перспективы восстания?

— Неважные. По разведывательным данным, в районе Варшавы сосредоточивается танковый корпус СС, еще пехотные дивизии из армии резерва и прочие части в усиление. В то время как войска нашего Первого Украинского фронта находятся в ста двадцати — ста пятидесяти километрах к востоку. И они нуждаются в пополнении, а в первую очередь в боеприпасах, но если будет приказ…

— Приказа не будет, товарищ Василевский. Нет нужды спешить, надрываясь и неся лишние потери. На общих основаниях, исходя из чисто военной необходимости. Ведь в мире «Рассвета» мы все равно освободили Варшаву лишь через полгода, в январе? И мы знаем, что Коморовский нас предаст и нас же во всем обвинит так зачем торопиться?

— Будем ли мы оказывать помощь повстанцам сбросом оружия и продовольствия?

— Товарищ Берия, что с варшавской организацией Армии Людовой? СССР не бросает своих в беде.

— Были предупреждены, товарищ Сталин. Но часть все равно осталась, заявив, что разделят судьбу Варшавы, какой бы она ни была.

— Что ж, они выбрали сами… Оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты доставлять будем. Чем больше немцев повстанцы убьют, тем легче после будет нам. И чем меньше в Польше останется антисоветски настроенных, тем лучше будет нам после. Когда будем строить в Польше народную власть.

— Наш политический курс по отношению к Польше? Какие инструкции давать в войска?

— Пока никаких, кроме чисто военных. Мы не потерпим в своем тылу никаких независимых от нас вооруженных формирований, равно как и любой деятельности, идущей во вред нашим усилиям на фронте. И безжалостно карать всех пособников фашизма, замеченных в сотрудничестве с оккупантами. В мире «Рассвета» мы поддерживали сильную Польшу как противовес разделенной Германии. Если здесь нам удастся занять всю Германию, зачем нам нужна единая Польша? Ведь, например, кашубы — это особая народность, как и мазурчане, силезцы… Наверное, можно еще найти.

— Так точно, товарищ Сталин, найдем. А что делать с товарищем Берлингом?