Тоже реально. Жизнь точно станет лучше, в смысле материальном — если сейчас на Севмаше две смены по одиннадцать часов, то в мирное время будут обычные восемь. И не помню когда, но точно задолго до того, как сделают два общегосударственных выходных в неделю, здесь будет в субботу половинный день, до четырнадцати ноль-ноль. И цены будут снижать, и новое жилье строить, и соцкультбыту уделят должное внимание. А что из воспитания выйдет, посмотрим. Не доживу я здесь до девяносто первого, еще пятьдесят лет — а может все же доживу? Услышать по радио в этом августе 1991, "в СССР все спокойно", и можно помирать с чистой совестью.
— Не смейте так, Михаил Петрович! Вы нам всем очень дороги и нужны. И мне… ну куда же я без вас? Нам ведь еще новая битва предстоит, после победы!
И слезы у нее на глазах. Да успокойся же, я не сейчас помирать собираюсь, а через полвека.
— Через полвека. Это как для вас, значит, год 2062. Вы там у себя задумывались, что с вами в тот год будет?
Идем по Пионерской, возвращаясь назад. Приметное здание краеведческого музея уже есть, такое же как было в 2012 году, вот только сейчас в нем госпиталь, а позже будет роддом. На улице становится людно, на завод собирается ночная смена, скоро назад пойдет дневная, все молодые, стариков нет совсем, многие одеты в военную форму без погон и сапоги. Как схлынет, снова будут полупустые улицы, где едва ли не самыми частыми прохожими будут патрули. Сегодня суббота, полноценный рабочий день.
А кстати интересно, отчего ни один патруль не проверил у нас документы? В Москве мне приходилось показывать удостоверение несколько раз на дню. Здесь же я как положено предъявляю что надо на проходной Севмаша и при входе в нашу особо секретную зону, порядок есть порядок, хотя меня там давно уже знают в лицо — но вот в городе патруль лишь козыряет, проходя мимо? И так не только сегодня, но было всегда, и Сирый тоже рассказывал, он однажды в "Белых ночах" вырубился, а проснулся в своей квартире, мы тогда на берегу жили, когда "Воронеж" в доке стоял. Неужели на автопилоте дошел? — нет, отвечают, тащ капитан первого ранга, вас патруль до проходной аккуратно доставил и нам с рук на руки передал.
— Михаил Петрович, это вы у товарища Кириллова спросите.
И молчит дальше, как партизанка. Хотя таким тоном сказала, что явно что-то знает. Что ж, обязательно спрошу!
Выходим на Первомайский и поворачиваем влево, к дальней проходной. Мы переходим Профсоюзную, Полярную, названия те же что и в мое время, а площади Егорова пока нет, только перекресток с Торфяной, дальше через узкоколейку и сворачиваем на пустырь. Здесь чуть в стороне в 2012 будет аллея Героев, и заводской парк вокруг, а пока лишь ветер гонит пыль и гнет свежепосаженные деревца. У Анечки треплет платье и косынку, словно флажки в бурю, а она смеется, усмиряя взлетающую юбку.
— Ветер, ветер на всем белом свете! А вы представляете, Михаил Петрович, как дуло здесь весной, просто уносило!
И мы идем, взявшись за руки, навстречу свежему ветру с моря. А о том что будет после, не хочется думать сейчас.
Джемс Эрл, коммандер ВМС США, по документам корреспондент "Чикаго Трибюн"
— Вы не имеете права, я американский гражданин, и журналист! Мы же союзники, на каком основании…
— Мистер, не надо кричать. Вы не дипломат, и иммунитетом не обладаете, так что… Ответьте на вопрос. Что ты, рыло, передал агенту Абвера?
— Это какая-то ошибка! Я не имел и не имею дел с немецкой разведкой. Я американский журналист!
— Ну это еще вопрос, может твое настоящее имя вовсе не Джемс, а какой-нибудь Ганс или Зигфрид? Но даже если ты подлинный мистер Эрл, вряд ли ваши будут покрывать немецкого шпиона, взятого с поличным. Шпионаж на врага, в военное время, это очень серьезное преступление, мистер как-вас-там. Вы признаете, что вчера оставили на пустыре в условленном месте микропленку с инструкциями для некоего Франца Грюннера, у которого она была изъята? Грюннер уже сознался, что является агентом Абвера, внедренным в ряды работающих на заводе пленных с целью организации шпионско-диверсионной деятельности. Как и в том, что должен был оставить ответ на том же месте сутки спустя — за выемкой которого вас и арестовали. Короче, мистер, или ты сознаешься во всем, или согласно закону, раз тебя взяли с поличным, мы имеем право применить "особые методы допроса". И ты сам расскажешь нам все — вот только твоему здоровью будет нанесен непоправимый вред. Даже если тебе удастся как-то выпутаться, что очень маловероятно, до конца жизни будешь мучиться с отбитыми почками, сука!
— Вы не посмеете. Я американский гражданин. Мы союзники!
— Мистер, у нас нет времени играть в долгие игры, да и желания тоже. Лично с меня строго спросят за нераскрытое дело, а всякие там дипломатические осложнения решать буду уже не я. Будешь говорить? Тогда вызываю конвой…