Днепровцы

Справа от нас стояли фронтом богунцы и таращанцы — знаменитые полки дивизии, которой еще недавно командовал Щорс. В то слякотное, с дождем и снегом октябрьское утро, когда началось наступление на Киев, со стороны бывшей Щорсовской дивизии доносился сплошной гул канонады. Богунцы и таращанцы наносили главный удар вдоль Житомирского шоссе. Наша 58-я дивизия Федько играла в этом наступлении вспомогательную роль. У нас на участке пушки били прерывисто, наскоками, прокладывая путь на тот берег Ирпеня головному батальону, которым командовал Гриша Мендус.

— Ну вот, братцы, теперь только бы взять Киев, а оттуда уже будем двигаться обратно, в свою родную сторонку, — говорил Гриша своим бойцам перед атакой. — В дивизии по радио получена депеша, что Буденный уже наступает, под Воронежем белых бьет. Мамонтов в панике. Теперь здесь долго не задержимся.

Такое настроение было общим в полку: возьмем Киев и оттуда пойдем обратно на юг освобождать свой край. Заждались нас там родные и близкие, но ничего — скоро уже вернемся с победой, как обещали, уходя на север.

Потом говорили, что для захвата Киева у нас в октябре еще не было достаточно сил, что наше командование шло на большой риск, что по сути дела это был лишь налет. Но у нас тогда рассуждали иначе: мы думали о великом наступлении, и восторгам по этому поводу не было предела.

Надо сказать, что если днепровцы и могли иногда впасть в уныние, то им не так уж много нужно было, чтобы от уныния перейти к восторгу. Конец нашего позиционного сидения в болотах Ирпеня воспринимался в полку чуть ли не как конец всех военных тягот.

Сначала наступление шло успешно. Справа еще гремела канонада, когда Гриша Мендус послал в атаку передовую роту своего батальона. Ротой командовал Андрей Шульга — низкорослый и коренастый молодой мужик из Каховки, отпустивший себе для важности усы и бороду. Бесстрашный он был командир, но однажды, попав в санчасть с легким ранением в ногу, удивил всех наших медиков — этакий солидный дядя с усами и бородой при перевязке кричал и плакал, как маленький ребенок.

— Ну чего ты орал благим матом — рана-то ведь пустяковая? — спрашивали его потом.

— Пустяковая, а зачем сапог порезали? Два года ведь я без сапог воевал, а только получил — вы опять разули, — ответил он.

…После двухчасового боя рота Шульги вышла на правый берег Ирпеня, потеряв при этом половину своего состава. В пробитую брешь устремились другие подразделения. Полк быстро прошел до Святошинских дач, где был задержан артиллерией белых, но ненадолго. Богунцы и таращанцы уже овладели городом и рвались к мостам через Днепр.

С наступлением темноты наше продвижение опять несколько замедлилось. Не зная города, роты шли вперед ощупью. Полк потерял связь с соседями и справа и слева. Была дана команда отойти назад. Потом новый приказ — вперед! Рванулись и залезли в какое-то ущелье Куреневки, узкую, зажатую горами улицу. Сбились там в кучу два наших батальона, кавалерия и артиллерия бригады, полковые обозы. Подвела кромешная тьма пасмурной ночи, но она же и спасла нас.

Ночью трудно было разобраться в заварившейся каше. Часть нашего обоза перемешалась с обозом белых. До рассвета ни те ни другие не подозревали, с кем они ночуют по соседству, а на рассвете кинулись кто куда и случилось так, что наш обоз увлек за собой много подвод белых.

На главной улице Куреневки к командиру полка, остановившемуся на лошади возле фонаря, подошла какая-то развязная девица, похлопала ладошкой по шее коня и спросила:

— Что же это вы, господа, решили уходить из Киева?

— Нет, что вы! Пустяки, барышня, говорите, — ответил ей Васильев.

— Хорошие пустяки, когда все обозы на левый берег вывели, — сердито отрезала бойкая девица.

И действительно, к утру весь Киев, за исключением южной его части, вниз от Владимирского собора, был очищен от белых. В южной же части у мостов ожесточенные бои продолжались весь день. Не затихли они и ночью. Там богунцы и таращанцы отражали непрерывные контратаки деникинцев. А на следующее утро стало ясно, что, хотя Киев и взят нами, удержать его в своих руках будет трудно: обнаружилось огромное превосходство противника в силах. Особенно крепко нажимали деникинцы с юга, правым берегом Днепра.

В середине этого критического дня в тыл нам неожиданно ударил какой-то штрафной, или «арестантский», как его называли, полк бывших царских офицеров, в чем-то провинившихся перед белыми. Первые сутки «арестанты» не участвовали в боях, сидели, запершись в своих казармах, как бы держа нейтралитет, — выжидали, кто верх возьмет, а когда увидели, что перевес на стороне деникинцев, решили заслужить у них прощение.