Днепровцы

— Подумать только — опять попал в Алешки! — говорил он, непрерывно крутя головой, все поглядывал вокруг и удивлялся, что в Алешках не видно девчат ни на улицах, ни в парке. — Всю Россию обошел, а невесты еще не высмотрел, — смеялся он. — Хотя чего торопиться, если корабли Антанты дымят еще на Черном море.

Мы и не заметили, как стемнело. А в темноте появились рядом вдруг фигуры каких-то людей. Окликнули их. Оказалось — местные рыбаки.

— А вы кто будете? Похоже — красные? — осведомился один из них.

— А почему вы спрашиваете?

— Как почему? Ваши ведь ушли уже на Херсон.

— Как ушли?

— Подвалил буксир с двумя большими баржами, на них погрузились с артиллерией и сразу же отшвартовались.

— Шутите?

— Какие тут шутки, когда у пристани казаки разъезжают, белые по всему городу шныряют.

Видимо, в спешке наше командование забыло о нас. Что делать?

Рыбаки стали поучать, как безопаснее добраться до переправы. А затем один из них, самый пожилой, подумав, сказал:

— Да ладно уж!.. Хоть брезент мой и шумит немного (на нем был костюм из брезента), но я пойду вас провожу. Давайте быстрее, а то белые весь берег оккупируют — и тогда беда!

Широкоплечий рыбак шел впереди и как бы на буксире тащил за собой нас. На улицах и в переулках, которыми мы проходили, было темно и тихо. Может быть, где-нибудь недалеко и проезжали казаки, но Алешки лежат в глубоких песках, и потому топота коней мы не слышали.

Проводник провел нас к реке правее монастыря и остановился в кустах.

— Теперь спуститесь немного вниз, а там будет лодка. На ней и правьте на ту сторону, в плавни, а там — ищи ветра в поле. Я уж спускаться с вами не буду, побреду обратно, — сказал он, добродушно усмехаясь.

На лодке весел не оказалось. Митя Целинко взял вместо них доску, служившую в лодке сиденьем. Он греб этой доской, а мы с Часныком как могли помогали ему ладонями. Река тут неширокая. Мы уже подплывали к камышам, когда с покинутого нами берега донеслись встревоженные голоса и загремели выстрелы.

Пули просвистели мимо, мы скрылись в камышах.

— Эх, хлопцы! — чуть ли не в полный голос воскликнул вдруг Митя Целинко. — Давно уж я не стрелял. Давайте дадим по ним пару залпов. Пусть подумают, переправляться за нами или нет. А ну, приготовьтесь!

И мы с Алешей, невольно поддавшись его боевому настроению, в один голос ответили:

— Готово!

— На мушку гадов — пли!.. Еще раз — пли!

Дали и третий залп, но уже вразброд. И как это ни странно, наши залпы подействовали — белые прекратили стрельбу и не стали нас преследовать.

Всю ночь мы шлепали по засасывающей болотной жиже плавней и к утру добрались до своей заставы мокрые, грязные, оборванные, босые. Мы с Алешей обувь свою по дороге бросили, так как она расползлась, а Митя Целинко принес свои сапоги в полной сохранности: они у него, как всегда в походе, висели связанными на шее.

Митю издалека можно было узнать: шагает солдат, за плечом — винтовка, на спине — мешок, а на груди — сапоги болтаются.

ДАН ПРИКАЗ ИДТИ НА СЕВЕР

1

За удачный десант Херсонский губисполком наградил полк Красным знаменем. Вооружившись алешковскими трофеями, мы стали хорошо оснащенной воинской частью. Появились артиллерия, телефонная связь, усилилась пулеметная команда, в ротах увеличилось число ручных пулеметов. Все конники из кавдивизиона заимели седла. Даже духовой оркестр доукомплектовался инструментами. Солиднее стала и обозная часть, правда, ее хозяйство — разные брички, лошади, верблюды, быки и стада овец для продовольствия — в основном было приобретено раньше, за счет помещиков и кулаков Таврии.

Гирский, получивший на вооружение своей батареи шестидюймовые пушки, похаживал вокруг них гоголем.

— Теперь держись, Антанта! — говорил он.

Но затишье, стоявшее на нашем участке, становилось все тревожнее. Вскоре было получено известие, что деникинцы, переправившиеся через Днепр севернее Херсона, захватили Кривой Рог и рвутся к Херсону со стороны Снегиревки.

Соседняя часть, стоявшая выше нас по Днепру, начала отход и обнажила наш левый фланг. В ночь на двенадцатое августа по этому обнаженному флангу ударил противник. Завязался тяжелый бой, и двадцать третьего вечером Совет пяти приказал нам на рассвете оставить город и форсированным маршем идти на Николаев.

Люди у нас, хоть и с горем на душе, но всегда что-нибудь напевали. Ох как разрывали сердца песни, с которыми полк оставлял Херсон! Растревожили всех думы о близких, оставшихся дома за Днепром: до последнего дня жила надежда, что мы удержимся в Херсоне и скоро вернемся в родной уезд.

Поповицкий, стараясь отвлечь людей от тяжких дум, говорил:

— Что же это вы, днепровцы-соколы, песнями нагоняете на себя грусть? Небось дома внушали своим родным не горевать, а сами нюни разводите. Не похоже это на вас.

Полк отходил на Николаев нестройными колоннами. На пятки нам наступали белоказаки Слащева. Донесения арьергардных подразделений держались штабом полка в строгом секрете, чтобы не будоражить и без того возбужденных бойцов.

Прошли полпути до Николаева, сделали короткий привал. Кухни роздали бойцам обед, и — снова ускоренный марш.