Дневная красавица

У Северины было такое ощущение, словно из нее изгнали злых духов. Незнакомка, стоявшая недавно на пороге смерти, поддавшаяся в период болезни и потом, в период возвращения к жизни, соблазнам, игре каких-то необычных, порочных образов, которые на несколько недель примешались к ее чистому существу – единственному, признаваемому Севериной, – и уже начали было разлагать элементы ее нравственности, теперь отделились от нее, как ей казалось, навсегда. Порождение болезни, эта тень рассыпалась в прах, как только к Северине вернулось здоровье и ее сознание начало нормально воспринимать окружающий разумный мир.

Она уверенно заняла в нем свое место. Питание, сон, нежная привязанность, здоровые удовольствия – все, как и прежде, служило Северине и помогало поддерживать душевное равновесие. Обновленные желания, возросший интерес к деталям бытия стимулировали ее жизненные силы. Она ходила из одной комнаты в другую, как будто ожидала каких-то открытий. Мебель, предметы сообщали ей о своей глубокой и полезной взаимосвязи. Она снова научилась управлять ими, управлять прислугой, управлять своими чувствами и своей жизнью.

На ее серьезном лице эти окрепшие силы и убыстрившееся внутреннее движение отражались лишь в виде сдержанного сияния. Еще никогда Пьер не находил ее столь соблазнительной, и она тоже никогда прежде не выказывала ему такой действенной нежности, так как единственным заметным следом, оставшимся у Северины от неприятного кризиса после болезни, было принятое ею решение делать все, что только возможно, для счастья мужа. Из первой слишком откровенной попытки ничего не вышло, но изначальное желание от неудачи не пропало. Оно проявлялось в модуляциях голоса, в неизменной ее кротости, которая одновременно и трогала Пьера, и беспокоила его. Ее заботливость смещала ось, по отношению к которой выстраивалась до сих пор его жизнь.

Однако его опасения рассеяли две черточки, в которых он узнавал прежнюю Северину: она выказывала все ту же, почти суровую стыдливость, что и прежде, и она не изменила своей манеры одеваться.

Туалеты Северина обновляла с радостной готовностью, какую привносила теперь буквально во все, но, как и раньше, выбирала ткани и фасоны, рассчитанные на молодых девушек. Иногда Пьер сопровождал ее к портным и модисткам, чтобы разделить удовольствие Северины от этих визитов и еще чтобы цены, как бы высоки они ни были, не поколебали ее решимости. Но настоящим неразлучным спутником Северины в этих долгих походах была Рене Февре. Среди отрезов, манекенщиц, закройщиц, продавщиц эта молодая женщина обнаруживала свое истинное призвание. Она привносила в это дело определенную долю лиризма, неподдельную заинтересованность и безукоризненный вкус. Северина, менее предрасположенная к таким занятиям и всегда склонная побыстрее их заканчивать, очень ценила самоотверженную помощь Рене.

Но вот однажды вечером, когда ей нужно было отправиться на решающую примерку, она прождала подругу напрасно. Рене присоединилась к ней лишь позже, у портного, когда Северина уже успела надеть новое платье.

– Извини меня, – воскликнула Рене, – но если бы ты только знала…

Она едва взглянула на платье Северины, никак не выразив своего мнения, а потом, когда закройщица на минуту отошла, быстро зашептала:

– Я пила чай у Жюмьежей и узнала невероятную вещь. Анриетта, представь себе, наша подруга Анриетта регулярно ходит в дом свиданий.

Поскольку Северина никак не отреагировала на это сообщение, Рене продолжала:

– Не веришь? Сначала я тоже не поверила, но мне рассказали всякие подробности, из-за которых я, собственно, и опоздала. Тут не может быть никаких сомнений. Жюмьеж сам, когда телефонистка соединила его с Анриеттой, собственными ушами слышал ее беседу с содержательницей заведения. А ты ведь знаешь Жюмьежа. Он хоть и болтун, но не лжец. Ну и потом, это уже было бы преступлением… Естественно, все должно оставаться в тайне. Жюмьеж попросил никому не рассказывать.

– Ну, значит, это станет известно всем на свете, – безмятежно проговорила Северина. – А что все-таки ты думаешь о моем платье? Ведь мне его нужно надевать завтра вечером.

– Ой, извини, дорогая. У меня не такая крепкая голова, как у тебя. Ладно… Послушайте, мадемуазель.

И она стала делать скрупулезные замечания портнихе, хотя Северина чувствовала, каких усилий воли стоило Рене это занятие, которое обычно поглощало ее целиком. Когда закончилась примерка, Рене спросила:

– Что ты собираешься сейчас делать?

– Еду домой. Пьер вот-вот вернется.

– Тогда я провожу тебя. Должна же я рассказать тебе об Анриетте. Я тебя не понимаю…

Едва они сели в машину, как Рене тут же возобновила разговор:

– Нет, в самом деле, я совершенно не понимаю тебя… О таких вещах тебе рассказываю, а ты – хоть бы что.

– Да, но ведь я видела Анриетту от силы два раза. Ты же сама знаешь…