Дневная красавица

Но Пьер, словно предупрежденный инстинктом своей любви, повернул голову в сторону жены и, хотя она стояла в тени подъезда, узнал ее. Она видела, как он что-то сказал молодым людям, которые были рядом с ним, и пошел к ней. Пока он шел, Северина жадно вглядывалась в него, самого дорогого ей человека, как будто видела его в последний раз. У Пьера было непривычное выражение лица, оно еще сохраняло печать часов, проведенных в иной стихии, в мире, который принадлежал только ему, его учителям, его ученикам… Следы любимой тяжелой работы, следы терпеливой доброты, выражение руководителя, разговаривающего со своими людьми, или, может быть, выражение, какое бывает у хорошего мастера, стоящего за верстаком, – вот что отметила Северина, глядя на него, на его белый халат, такой пронзительно белый, что тут же невольно возникала мысль о священном красном цвете крови.

– Не сердись на меня за то, что я отрываю тебя от твоих дел, – проговорила Северина с влюбленной и виноватой улыбкой, – но мы все время обедаем не вместе, и вот я оказалась тут поблизости… понимаешь…

– Сердиться на тебя! – воскликнул Пьер, тронутый столь ей несвойственными нетерпением и робостью.

– Сердиться на тебя, дорогая, когда ты доставила мне такую радость… Я так горд, что могу показать тебя своим товарищам. Ты не заметила, как они глядели на тебя?

Северина чуть опустила голову, стараясь скрыть бледность, холодившую ее щеки.

– Подожди меня минуту, – сказал Пьер. – У меня есть полчаса. Эх, жаль! Патрон пригласил меня пообедать сегодня у него, а то с какой радостью я остался бы с тобой.

Погода стояла теплая. Северина, которую привлекло это самое безгрешное место, потянула Пьера за собой в сторону небольшого сада, зеленеющего возле собора Нотр-Дам. Весна здесь проявляла себя более скромно, чем в других районах города. Нездоровые кварталы, обступавшие ратушу, сгоняли румянец с лиц игравших там детей. Солнце, изредка прорывавшееся сквозь апрельские облака, отражалось в водосточной трубе или тонуло в таинственной субстанции какого-нибудь витража. На скамейках сидели и беседовали старые рабочие. Были видны остров Сен-Луи и спокойная набережная левого берега.

Северина взяла мужа под руку, и они несколько раз обошли вокруг сада. Пьер говорил о жизнях, еще теплившихся у стен собора, но Северина слушала только звук его голоса, который он невольно приглушал. Что-то медленно, зловеще ломалось в ней. Когда Пьеру уже пора было уходить, она не стала провожать его до ограды.

– Я хочу побыть здесь еще немного, – сказала она.

– Иди, милый.

Она горячо, судорожно обняла его и глухо повторила:

– Иди, мой милый, иди.

Затем она с трудом добралась до скамьи и там, присев между двумя женщинами с вязаньем, беззвучно расплакалась.

Ей не хотелось ни есть, ни куда-то идти. Она сосредоточилась и вслушивалась в то, что в ней не смог бы расслышать никто на свете. Так прошло два часа. Потом, не взглянув на часы, Северина отправилась из сада прямо на улицу Вирен.

Госпожа Анаис, увидев ее, не стала скрывать своей радости.

– Я, право, и не рассчитывала на вас, моя милая, – сказала она. – Сегодня утром мы расстались так внезапно, и я подумала, что вы испугались. А пугаться тут нечего – сами убедитесь.

Засмеявшись ласковым, здоровым смехом, она провела Северину в небольшую комнату, выходящую окнами на темный двор.

– Оставьте ваши вещи здесь, – весело скомандовала госпожа Анаис, открывая стенной шкаф, в котором Северина увидела два пальто и две шляпы.

Северина повиновалась без слов, потому что челюсти у нее как будто приросли одна к другой. Между тем она лихорадочно думала только об одном: "Мне же нужно ее предупредить… Сказать, что тот мужчина, который придет, он придет ради меня… чтобы только он один". Но ей не удавалось выдавить из себя ни звука, и она продолжала слушать госпожу Анаис, чье искреннее воодушевление одновременно и убаюкивало ее, и ужасало.

– Знаете, моя милая, когда я не нужна, то обычно сижу здесь. Тут, правда, не очень светло, но возле окна за моим столиком для рукоделия видно достаточно хорошо. Когда девочки свободны, они тоже помогают мне. Матильда и Шарлотта – обе они очень славные. Я вообще могу работать только с людьми воспитанными и веселыми. Нужно, чтобы работа шла весело и чтобы не было историй. Именно поэтому пять дней назад я уволила Югетту. Красивая девочка, надо сказать, а вот беседу вести совсем не может. Зато вы, моя милая, вы, я смотрю, настоящая дама, изысканная… А кстати, как вас звать?

– Мне… мне не хотелось бы говорить этого…

– Глупышка, никто у вас свидетельства о рождении и не требует. Выберете себе имя сами. Чтобы оно было милое, кокетливое… В общем, чтобы оно нравилось. Ладно, здесь голову ломать не надо. Мы с девочками придумаем какое-нибудь такое имя, что оно будет вам впору, как перчатка.

Госпожа Анаис прислушалась. Из другого конца коридора донесся смех.