Дневная красавица

Ему не удалось убедить ее отказаться от намерения проводить его и от решения постоянно приходить ждать его у больницы. Она дошла с ним также и до той клиники, где он оперировал ежедневно после обеда. А когда рабочий день Пьера закончился, она уже встречала его в комнате ожидания.

Северине хотелось бы превратиться в служанку Пьера, но при этом она не смогла решиться принять его в постели, когда он, тронутый таким ее пылом, сказал ей о своем желании.

Плотское влечение придало лицу Пьера какую-то красивую суровость, но, лежа ночью без сна, Северина почему-то невольно переносила это вожделение мужа на гнусные физиономии, мелькавшие на фоне подозрительных декораций из темных обоев и красных пятен, которые превращались в пятна ночи. Сейчас у нее не было желания видеть их, но она знала, что очень скоро снова ощутит эту безудержную потребность. Если она не будет соблюдать своих обязательств, то дверь дома госпожи Анаис навсегда захлопнется перед ней. Опасение, что ее убогий разврат перестанет получать необходимую пищу, погнало ее туда сразу же, как только она попрощалась с Пьером на пороге клиники, до которой она проводила его и в этот день тоже.

С этого времени у Северины началась настоящая интоксикация: привычка стала преобладать над удовольствием. Отныне на улицу Вирен ее нес уже не прежний неудержимый и бесконтрольный порыв, а какая-то вялая покорность судьбе, где с каждым разом оставалось все меньше и меньше подлинных импульсов. В этот период она уже не испытывала той радости, на какую рассчитывала вначале, но ей было приятно снова и снова приходить в жарко натопленную квартиру, ощущать сомнительный уют своей комнаты. Она без всякой досады, словно расслабляющую колыбельную песню, выслушивала нескончаемые разговоры госпожи Анаис и своих подружек. Она и сама стала участвовать в них. Чтобы удовлетворить любопытство девушек, Северина сочинила себе прошлое, которое в какой-то степени перекликалось с историями Матильды и Шарлотты. У нее был любовник, который соблазнил ее, когда она была девушкой. Она боготворила его, он ее бросил. Теперь ее содержал другой, много хуже прежнего, но она его жалела. Отсюда ее осмотрительность и невозможность задерживаться у госпожи Анаис подольше.

Теперь Дневной Красавице приходилось много работать. Дом жил в основном благодаря постоянным клиентам. И все они набросились на новенькую. Северина терпела оказываемое ей предпочтение без волнения и без удовольствия. Она часто с ностальгией вспоминала свои первые страхи непокорного животного, но теперь даже господину Адольфу, иногда выбиравшему ее, не удавалось их возродить. Она удивлялась, как этот бесцветный человечек сумел пробудить в ней такие сильные ощущения.

Ей пришлось учиться всем хитростям ремесла, которым она занималась, даже самым изощренным. Эта учеба, случалось, возмущала ее, вызывала у нее ощущение, как будто она превратилась в некую непристойную машину, и она содрогалась от извращенного унижения. Однако разнузданность плоти имеет свои быстро достигаемые пределы, если нет взаимной страсти, способной раздвинуть их до бесконечности. Северина обнаружила это и вновь перестала что-либо чувствовать. Ее стыдливость поизносилась, страх исчез. Она могла принадлежать мужчине на глазах у нескольких других, Шарлотта или Матильда, а то и обе сразу могли подключиться к упражнениям, пикантной привлекательности которых она не понимала, – теперь Северине все было безразлично. И лишь одно сохранилось у нее – вялая дрожь в момент, когда госпожа Анаис звала ее, чтобы клиент сделал свой выбор, а она, покорная, шла к нему. Чем она наслаждалась в эту пору – так это своей покорностью.

Временами, когда Северина вспоминала о своей немалой когда-то гордости, которой она обладала так долго, ей начинало казаться, что на месте ее осталось незаполненное, пустое пространство. От такого же непонятного душевного вакуума мучился и Пьер. Ему не удавалось вновь обрести ту абсолютную простоту и ту чудесную легкость жизни, которые ему давала некогда близость Северины. Восторг от сознания, что страхи, грозившие разрушить его жизнь, оказались напрасными, некоторое время уберегал его от собственной проницательности. Однако вскоре Пьера стало удивлять неестественное и затянувшееся смирение жены. Внезапные перемены настроения можно было объяснить расшатанностью нервов, но как понимать эту боязливую и жалобную нежность, эту торопливую готовность услужить, это полное отсутствие собственной жизни и интересов у молодой женщины, которая еще месяц назад так привлекала его своим волевым характером и своей настолько естественной гордостью, что она казалась такой же неотъемлемой ее частью, как, например, ее сердце?