Корпус генерала Витгенштейна подвинулся вперед к Пирне, где на него надвинулись все силы Наполеона, что заставило его отступить по направлению к Кульму, и к 4 часам дня мы услышали пушечные выстрелы и ружейную перестрелку, а к вечеру наш полк выступил к Собохлебену, но, не доходя этого города, получил приказ возвратиться и занял вновь свои позиции у Теплица. Однако нам не разрешили раздеться, так как неприятельская стрелковая цепь продвинулась горным хребтом, расположенным слева от нас.
Ночью французы отступили. Все офицеры полка собрались утром в Теплиц для принесения поздравления государю по случаю тезоименитства, а вечером отслужили молебен в лагере. Генерал Милорадович привязал к нашим знаменам Георгиевские ленты, пока прибудут пожалованные нам в награду за Кульм георгиевские знамена.[205]
Я получил письма из Петербурга, которым очень обрадовался, так как давно уже не получал их. Отступление неприятеля дало нам надежду, что разрешат спать на свободе, но около 8 часов вечера, заметив движение в лесу, приказали удвоить караулы и спать, не раздеваясь, с ружьем в руках.
Своими позициями у Теплица полк прикрывал императорскую квартиру и заступал в караулы и нашего государя, и короля прусского, попеременно чередуясь с прусской гвардией. В караулы же у австрийского императора заступали всегда австрийские гренадеры.
Несмотря на всю тревогу накануне, ночь мы провели спокойно. В 4 часа дня вдруг заиграли все наши батареи в Собохлебене, и батальоны первой линии произвели залпы. Не зная в чем дело, мы были уверены, что сейчас начнется сражение, но скоро пришло донесение, что салютовали победу, одержанную шведским наследным принцем над французами у Виттенберга, о чем только что получен рапорт. 8000 пленных и 60 пушек достались в руки победителей. Не пропустили случая сообщить французам, находившимся против нас, эту весть: к ним послали парламентера предупредить, чтобы они не тревожились, когда услышат пальбу. Эта выходка совсем в духе французов. Вечером мы слышали ружейную перестрелку слева от нас, на лесных возвышенностях, но нас не беспокоили.
Сентябрь
Как начальник караулов я отправился в Теплиц на 24 часа, где воспользовался гостеприимством Ламздорфа,[206]
флигель-адьютанта его величества и моего старого знакомого.Во время дежурства мы обедаем всегда у дворцового коменданта, но никогда нам не отводят помещения, и так как в этих случаях единственное убежище, на которое мы имеем право, – гауптвахта, то всегда стараемся пристроиться у кого-нибудь из знакомых при императорской квартире. Впрочем, обеды у коменданта всегда доставляют удовольствие, во-первых, потому что хорошо кормят, а во-вторых, всегда можно узнать новости через видных людей, с которыми приходится обедать. Государь обыкновенно обедал с графами Аракчеевым и Толстым, а вся остальная его свита обедала у коменданта. Здесь-то мне и довелось слышать знаменитого перебежчика генерал-лейтенанта Жомини.[207]
Государь назначил его своим генерал-адьютантом, но не дал ему никакого командования. Жомини утверждал, что в армии Наполеона много грабителей и нельзя себе представить, какой в ней царит беспорядок.Я спал как убитый до 7 часов утра. Комната у Ламздорфа несравненно удобнее, нежели палатка, в которую, однако, я возвратился по смене караула.
После обеда я отправился в наш корпус, чтобы повидаться с Николаем. Эти господа стояли между Теплицем и Собохлебеном. Они получили приказ быть наготове вступить в бой, а мы в Теплице ничего об этом не знали. Канонада снова приближалась, очевидно, наш авангард отступал. Однако по возвращении в лагерь я узнал, что наши отняли 12 пушек и взяли 2000 французов в плен. Генерал, взятый в плен, утверждал, что завтра нас атакуют два корпуса.[208]
В ночь с пятницы на субботу войска австрийские и прусские безостановочно подвигались вперед, и на утро они образовали первую линию. К 9 часам утра неприятель атаковал Гелендорф, а к полудню наши заняли эту деревню и оставались в ней спокойно.
Как дежурный я провел весь день в Теплице.
Французы отступили за Петерсвальде. Наш авангард получил приказ не слишком выдвигаться вперед, чтобы не попасть в западню. На ночь я отправился к Пушкину и Зыбину.[209]
Я согласился исполнить просьбу моих хозяев провести у них еще одну ночь.
Мои сожители Бринкен и Храповицкий отыскали большой помещичий дом, никем не занятый и расположенный сейчас за нашим бивуаком, устроились в нем, и я к ним присоединился, возвратившись из города.
Генерал Моро, лишившийся обеих ног в сражении под Дрезденом, умер в Праге.