Дневник 1812–1814 годов. Дневник 1812–1813 годов (сборник)

Хорошо еще, когда в основе построений, воздвигаемых этими любителями догадок, лежит какое-нибудь действительное событие; гораздо чаще они сами выдумывают происшествие, вокруг коего сплетают свои измышления, рассыпающиеся в прах от одного луча света. Как забавно наблюдать этих особ, цепляющихся за слово, за подслушанное выражение, волнующихся, сопоставляющих разные вести, рассуждающих, собирающих вокруг себя кружок и, смешивая все в кучу, громко провозглашающих вслух свои представления о событиях, предсказывающих исход их, вред или пользу, возможные последствия. Вдруг входит какое-то лучше осведомленное лицо, и одного его слова довольно, чтобы выбить этих краснобаев из седла. Напрасно, не смущаясь мгновенным переходом, они бросаются поддерживать точку зрения того, кто защищает истину, напрасно перескакивают от одного мнения к другому и пытаются заставить общество забыть нелепые суждения, так недавно ими высказанные; слушатели покидают их и собираются в кружок вокруг вновь пришедшего, а наши болтуны остаются в неловком одиночестве.

Я часто развлекался насмешками над другими, подмечая чужие ошибки и неудачные речи; а теперь досадую, что сам не раз делал неразумные предположения.

19 ноября. Переход в 19 верст. Лагерь в Ореховке.

Вчера главная квартира была на восемь верст впереди нас, сегодня она еще продвинулась вперед и находится на другом берегу Березины. Сегодня опять говорят, что Наполеону удалось бежать.

Новый знакомый

20 ноября. Лагерь в Величанах.

Сегодня, переправившись через Березину, мы прошли 20 верст. Завтра, наверное, будет дневка.

Марш был очень утомителен, и в пути я развлекался только своими мыслями. Говорят, что мы пойдем на Вильну; я заранее радовался, обдумывая свои удовольствия, распределяя занятия, выбирая себе знакомых.

Поскольку я упомянул знакомых, надо рассказать об одном знакомстве, которое я завязал совершенно случайно и которое до сих пор поддерживаю, несмотря на то что походные условия не допускают частых встреч.

Когда мы в первый раз стали лагерем, в расположении нашего полка не оказалось питьевой воды. Я отправился искать воду и возвращался огорченный. Немного впереди меня шло несколько солдат, и я, от природы не лишенный любопытства, прислушался к их разговору. Среди них был один кавалерист из гвардейского полка с мужественным лицом и громадными усами, поддразнивавший наших солдат, страдающих от голода.

– Это вина ваших начальников, – говорил он, – плохо они о вас заботятся.

Возмущенный этим неприличным упреком, я подъехал к нему.

– Слушай, приятель, – сказал я, – разве мы можем отвечать за все, что делают высшие начальники? Неужели ты думаешь, что интересы наших молодцов не дороже нам наших собственных?..

– Вас самого я не обвиняю, – сказал он мне, – но признайтесь, что начальники могли бы больше стараний приложить, а то, наевшись сами, вы не очень-то заботитесь о своих подчиненных…

Тут у нас завязался разговор, продолжавшийся, пока мы не доехали до моей палатки. Кавалерист говорил смело, но разумно и учтиво.

– Простите мою откровенность, – сказал он, – но ведь вы сами вызвали меня на разговор.

– Вот тебе, братец, – сказал я, давая ему монету, – скажи мне спасибо да помалкивай.

– Спасибо-то вам, спасибо, сударь, – сказал он, – только своего права правду говорить я не продаю. Ваша доброта показывает, что не вы виной тому, что солдаты терпят нужду, но тем больше приходится жалеть, что не все начальники таковы.

Я хлопнул его по плечу и простился с ним, любуясь его простодушием и честностью.

С тех пор всякий раз, как я встречаю его, он мне кланяется и улыбается; надеюсь, что мне удастся сохранить это знакомство до конца моих дней.

21 [ноября]. Дневка.

22 [ноября]. После перехода в 22 версты пришли в Пильно.

Трехдневное путешествие [32]

26 ноября. Квартиры в Колонницах.

Бывают минуты, когда я так недоволен собой, что останавливаюсь, скрестив руки, и – догадайтесь – смотрю, до чего может дойти моя лень. Когда мне захочется, я бываю то книголюбом, то светским человеком, то военным. И все же я боюсь более всего, как бы меня не отнесли к тем людям, которые бывают добродетельными лишь от случая к случаю.

Я веду дневник, это мне нравится, я готовлю себе таким образом запас тем для будущих размышлений, но бывает, когда следовало бы записать какое-нибудь значительное событие, лень пересиливает, и я бросаю перо, едва написав две строки, тогда как мог бы посвятить этому занятию более двух часов.

И это предисловие, это обращение к моему рассудку, вовсе не означают, что я исправляюсь: как раз в настоящую минуту я опять уступаю своей прирожденной слабости.

Я мог бы подробно рассказать о своих приключениях в течение последних дней, написать интересный рассказ о путешествии – однако набросаю лишь канву возможной повести.