Дневник 1827–1842 годов. Любовные похождения и военные походы

Вульф начал вести свой дневник в Тригорском 10 августа 1827 года не в форме поденных записок, а как связное повествование о себе и о своих предках. Чтобы понять смысл такой повествовательной формы, следует вспомнить, что в это время в Михайловском живет Пушкин. Пушкин же любил воспоминания и придавал им огромное значение, под его влиянием свои записки о прошлом начали писать М. С. Щепкин и П. В. Нащокин. Поэтому легко предположить, что именно он подсказал Вульфу идею писать дневник. Те страницы дневника 1827 года, которые нам известны, – это отклик на пушкинские мысли о воспитании дворянства, о его социальной роли в жизни России.

Но Пушкин уехал из Михайловского, и дневник прервался. Вульф вновь обращается к нему через год, уже живя в Петербурге, – в августе 1828-го. Пушкин в это время тоже живет в Петербурге. 1 июля 1828 года он пишет М. П. Погодину: “На днях читал я стихи Языкова, где говорит он о своих стихах

Что ж? в Белокаменную с Богом,
В Моск. [овский] Вестн. [ик]. – Трудно, брат,
Он выступает в чине строгом,
Разборчив, строг, Аристократ
Так и приязнь ему не в лад
Со мной, Парнасским Демагогом.
Ну, в Афиней. – Что Афиней?
Журнал казенно-философский,
Отступник Пушкина, злодей,
Благонамеренный Московский”

.[19]

Это стихи из языковского послания “А. Н. Вульфу” (“Не называй меня поэтом…”), которое поэт прислал Вульфу в письме от 7 июня 1828 года.[20] Видимо, Вульф поспешил познакомить с этими стихами Пушкина, тем более что в них речь идет и о нем. Значит, Вульф и Пушкин продолжают общаться, и, возможно, в их беседах возникают разговоры о начатом в прошлом году дневнике. Дневник возрождается, хотя встреча с Пушкиным в нем не отмечена.

И теперь, с 1828 года, Вульф регулярно ведет дневник. Даже если обстоятельства мешают ему делать записи систематически, он впоследствии стремится восстановить события, пользуясь памятью и записной книжкой. Ведение дневника стало привычкой на долгие годы.

Мы не будем пересказывать дневник – он перед вами. Рас скажем только о том, что осталось за его пределами.

В течение 1835–1836 годов Вульф не ведет дневник. Но он все это время встречается с Пушкиным, особенно часто – в 1836 году. Как недавно стало известно, Вульф вместе с Пушкиным 8 апреля 1836 года выехал из Петербурга, когда поэт вез хоронить свою мать Надежду Осиповну в Святогорский монастырь.[21] Во время этой поездки с 11 по 13 апреля они провели в Голубове, имении Б. А. Вревского, мужа сестры Вульфа Евпраксии, а 14 апреля Пушкин вместе с Вревским возвратился в Петербург.[22] Таким образом, Вульф сопровождал Пушкина, помогая ему в трудную минуту. Это была их последняя встреча. Впоследствии Вульф вспоминал: “Поехал [из Голубова] в Тверь в 1836, а он в СПб., я уж Пушкина не видал. – Я был в Москве, когда извест[но стало] о † Пушкина”.[23]

15 июня 1836 года, возвратившись в свои Малинники, Вульф пишет Е. Н. Вревской:

…про Пушкина ничего не слыхал я: вероятно, и в Москве история эта ничем не кончилась; в противном случае молва всё случившееся давно бы разнесла по лицу земли. – Однако он еще не проезжал обратно в Петербург. Я тоже не ожидаю большого успеха его журналу, а это жаль, потому что он ведь человек женатый.[24]

Речь идет в этом письме о намечавшейся дуэли Пушкина с В. А. Соллогубом, которая должна была произойти в Твери, где противники не встретились и где Вульф, видимо, должен был выступить секундантом,[25] потом в Москве, где благодаря вмешательству П. В. Нащокина противники помирились.[26] Журнал, о котором Вульф ведет речь, – это пушкинский “Современник”.

Вульф находится, таким образом, в курсе всех пушкинских дел. Да и Пушкин – со своей стороны – также небезучастен к Вульфу. Мы не знаем их переписки за эти последние годы, но у нас есть все основания предположить, что отношение Пушкина к Вульфу изменилось. Прежде оно было несколько снисходительным и покровительственным. Пушкин понимал, что интересует Вульфа, и в письмах к нему говорил лишь о своих и Вульфовых любовных “похождениях”. Судя по всему, во второй половине 1830-х годов разговоры их уже не сводились только к любовным похождениям.