Дневник. 1855 год

28 марта. Вот уже и другой день светлого праздника. Слава Богу дождались его благополучно, опять услыхали «Христос Воскресе». Приносили образа, какое торжественное радостное пение! На страстной маменька говела, у нас на дому была служба. Благовещенье пришлось в пятницу на страстной; эти два великих дня были соединены вместе, конечно, это мешало несколько и тому и другому. Начало уже таять, и дороги портятся. Накануне светлого праздника у нас была служба с вечера; отесенька, Олинька, которая приходила к нам в гостиную, и я, мы ее слушали. Маменька и две сестры ездили в Хотьково, а другие сестры с братьями ездили к Троице и остались очень довольны великолепной торжественной службой. От Троицы они привезли почту, впрочем, очень не богатую, N «Московских ведомостей» и 3 письма, некоторые журналы не получены за разлитием Вислы, как объявлено даже в газетах. Письмо одно важное, от графа Ивана Толстого, начальника серпуховской дружины, в которую записался Иван, он уведомляет его, чтоб он явился к 1 апреля в Серпухов. Иван едет завтра, ему еще надобно обмундироваться.

В московских газетах интересного особенно ничего, кроме рескрипта государя к Филарету, московскому митрополиту. Рескрипт поразительно сух, и государь принимает даже без благодарности 160 тысяч серебром, жертвуемые митрополитом и духовенством. Вероятно, письмо Филарета былозрезвычайно казенно и состояло только в изъявлении верноподданнических чувств. Это выражение, как кажется, с намереньем два раза повторяется в рескрипте, и должно заключить, что государь не доволен им. Митрополит московский мог бы написать что-нибудь другое; но об Москве государь употребил несколько выражений столь искренних и согретых чувством, что отрадно читать. Вот они. И как не отозваться на такие слова, как не отвечать ему приветом на такой привет, хоть из одной учтивости, а тут, особенно когда этот привет так был бы искренен, так всякому хотелось бы высказать свое сочувствие. Но возможно ли что-нибудь при наших московских властях, которые по системе и по глупости противятся всему живому. Желали бы мы одного, чтоб государь знал причины молчания Москвы и отделил бы ее от властей ее стесняющих. Может быть, он это и начинает понимать, дай Бог!..

В газетах помещено подробное описание нашего нападения с 10 на 11 марта на французские редуты, и хотя оно имело желаемый успех, но кровопролитие было страшное и с той и с другой стороны, а мы потеряли 8 чел. офицеров убитыми и 21 раненых, а рядовых 400 убито и 800 раненых. Что это за страшное истребление людей по мелочам! Говорят, Наполеон хочет сам явиться в Евпаторию, сосредоточив сперва там до 100 тысяч войск, чтоб сделать оттуда нападение на нашу армию. Это, конечно, будет умнее, нежели брать Севастополь, который, по их собственному признанно, неприступен теперь. Они не перестают восхвалять наши работы крепостные и защиту Севастополя. Как-то теперь встречают в Севастополе праздник, как бы не сделали вылазки, надеясь, что в такой праздник защита будет слабее. Долго идут известия, хотя теперь и устроен телеграф до Киева из Севастополя. – Об конференции ничего неизвестно достоверного, все скорее пророчат мир, Австрия и Англия сильно желают мира, а между тем католические церкви уже велено строить и в Болгарии и в Малой Азии. – Неужели мы предадим православных в руки злейших врагов католиков!..