Дневник, 1893 г.

15 Мая и 16 кажется. Я. П. 93. Написал вчера письма Bellows, Бодянскому. Нынче Хилкову и Екатеринослав Кондратьеву. Нездоровится, дурно сплю. Перечитал написанное. Детский рассказ забрал меня за живое. Хочется кончить.

Думал: 1) Поразительно ограбление земли у нас в Херсонск[ой], Самарск[ой] губернии и др. И великолепие Москвы, арки для встречи государя и иллюминация. Или в Чикаго выставка и обезлесение, омерщвление земли. И всё это нам поправит наука искусственн[ым] дождем, производимым электричеством. Ужасно! Истребят 98% и восстановят 2.

2) Одна из главных причин дурной жизни это то, что не знаешь, когда совершается важное дело — поворот, и проживаешь эту минуту без внимания. Вместо того чтобы подчеркнуть себе, что теперь экзамен, тут-то и сам и другие стараются представить это самое важное, поворотное дело ничтожным, тем более, что дело это самое важное, имеющее огромное мирское влияние, состоит большей частью в слове «да», «нет». Так это было со мной с разделом.

23 Мая. 93. Бегичевка. За это время пробовал писать «Дети», не шло. Не совсем поправился. Писал письма: Чертк[ову], Попову, Янжулу и двум франц[узам]: Dumas и Schröder.

Нынче написал Рыбакову о том, что есть, то разумно, по его мнению. Трогательно наивно. Был страшно не в духе дома. Приезжали Сопоцько и Линденберг. Решил с Таней ехать 21. Поехали. Дорогой разговор с менонитами. Вчера был в Татищеве. Бедность ужасна. Ужасен контраст. Ходил по тифозным и к стыду — жутко.³ 1) У Вани естественно научные книги о почве, о пределах естествознания, о механическ[ом] анализе. Поразительно глупо то, что они говорят: н[а]п[ример], Дюбуа Раймон гов[орит], что естествознанию недоступно только значение силы, материи и сознания. А узнать все причины образования всего существующего, сводя это к движению⁴ атомов — можно. Только забыл, что всё происходит в бесконечн[ом] пространстве и времени. Или Докуч[аев]. Называет почву организмом. Или немец Molh говорит о трех фазисах земли, забывая, что переход из 1-го во 2-ой зависел от появления органич[еских] тел, а мы не знаем, как они появились. Стало быть, и не имеем права говорить о первом фазисе. Не говоря уже о разногласии постоянном по всем вопросам. А какое страшное орудие затемнения нравственных требований. Я вижу это по Раевским. Чувствительные весы; анализ и т. п. Все это так важно, так же в[ажно], как и евхаристия. Как надо написать про эту ложь. Думал за это время:

1) Солдат брил пуделя капитанского. Но не умел и для опыта обрил голову солдату. У пуделя глаз болит. Операция сомнительна. Для опыта надо сделать над солдатом.

2) Много грешишь тем, что некоторых людей, чаще всего самых близких, с к[оторыми] всегда, считаешь неизлечимыми и никогда уж не говоришь им того, что считаешь истиной. Надо как солнце: стена — стена, трава — трава, море — море, рожь — рожь.

3) Великое дело и необходимое вырываться из своей окружающей тебя везде атмосферы.

4) Только пробился лист на березах и от теплого ветра пошла по нем веселая рябь. — Вечер, смеркается после грозы. Лошади только пущены, жадно сгрызают траву, помахивая хвостами.

5) Вспоминал: что мне дал брак? Страшно сказать. Едва ли не всем тоже.

6) Две условности одинаково сильны: для мущины — снести пощечину без дуэли, для женщины — брак без церкви.

7) Не делайте вид, что меня судите, прощаете, смягчаете, угрожаете. Вы разбойники. Я в вашей власти, как Луд[овик] XVI б[ыл] во власти сапожников. Но с той разницей, что всё, чем вы угрожаете мне, есть то самое, что мне желательно. Я живу только для исполнения воли Б[ога], установления Его царства; для установления Его царства нужно гонение невинных. Чем больше гонения, тем очевиднее его истина. И потому всё, что вы мне сделаете дурного — до пыток и казни, полезно для дела Божья и радостно для меня.

Теперь 12 часов. Хочу ехать в Козловку. Буду писать завтра, если буду жив.

24 Мая. Бегичевка. 93.

[27 мая. Я. П.] Не писал ни 25 ни 26. Пробыл там. Приехал Поша. Я был в Козловке, в Софьинке, в Бароновке и 26 приехал.

Сегодня 27. Спал дурно. Конца не будет. Надо работать в сознании. Здесь Столяров. Целое утро провел за пасьянсом. Вчера б[ыло] много музыки. Думал:

Дирижер берет неизвестных, посредственных музыкантов и дает симфонии, так что и музыканты и публика приходят в восторг. Самый очевидный и важный случай гипнотизации.

29 Мая. Я. П. 93. Ничего не делал эти дни, кроме писем — неважных. Сегодня [вымарано 1 слово].