Дневник. 1914-1916

Офицер, участник карпатских походов, рассказывал: «Мы проиграли этот поход не потому, что недостало оружия или снарядов, как это имеется налицо теперь, например, а потому, что войско наше не верило в целесообразность самого похода и видело, что не стоит шкурка выделки. Переход через Карпаты не был продиктован необходимостью: их можно было обойти или, в крайнем случае, сделать один широкий прорыв, а не распыляться по всему фронту. При наступлении мы понесли даже большие потери, чем при бегстве оттуда. Это уже общее явление, что при отступлении армия отдает массу пленных. Так было и с нами. Но это еще полгоря, рассуждая объективно, а тогда вот, при наступлении, потери наши были изумительны, несмотря на видимый успех. Какой-нибудь несчастный батальон неприятеля, засевший удачно в горах, надо было окружать едва не дивизией, и прежде чем справишься с ним – половины людей не хватает. Подобные примеры наглядно показывали солдату всю бессмыслицу наступления.

Еще слава богу, что у нас тогда вообще был высокий подъем духа, а то совсем бы несдобровать. Артиллерия наша действовала прекрасно: сметала, сравнивала целые площади, делала то, что теперь делает германская. Наша легкая артиллерия по баллистическим качествам (прицел, меткость) стоит выше австрийской и германской. Снарядов было вволю – потому и великая галицийская битва, длившаяся беспрерывно семь дней, кончилась в нашу пользу. Только надо сознаться: весь наш кадровый состав остался в Галиции. Недаром австрийцы говорят, что „Карпаты – могила русской армии“. Так оно и получилось».

Разговорились мы о том, как здесь, на позициях, проводили пасхальную ночь. С австрийцами совсем дружно, были даже случаи братания – выходили и выпивали по-товарищески. Но одному нашему генералу взбрело в голову послать в это пасхальное утро наш батальон в атаку. Батальон пошел и… сдался. Возмущение было сильнейшее. Конечно, дело военное, тут не до праздников, но ясно было тогда, что настоятельной необходимости в атаке не было, а злая причуда генерала была понята как черствость и холодная жестокость.

«Почему это, – спрашиваю я, – успех в штыковых схватках почти всегда на нашей стороне? И так с кем бы то ни было: с австрияками, турками, германцами». – «А я это объясню, – говорит офицер, – некультурностью, грубостью нашего русского солдата. Он ведь совершенно не сознает смерти, у него в атаке нет чувства страха перед смертью, он весь тогда одухотворяется какой-то ненавистью и злобой, ему сам черт тогда не вставай на пути. А немцы, развитые и нервные, ясно представляют себе все эти ужасы, потому и теряются в решительные минуты».

Я соглашаюсь с офицерами, но все-таки есть тут что-то и другое. Ведь турки не культурнее нас, да тоже не могут выстоять перед нашим штыковым напором. Тут налицо беззаветность, отчаянная храбрость и, пожалуй, сознательное презрение всякой опасности и страха. Здесь на Стыри, стрелки 2-й дивизии всего только вчера, 9 октября, разбили вдребезги германский гвардейский полк. И если бы вы видели, что это за голиафы – германские гвардейцы! А наши стрелки ведь были все так себе – Иван Петрович да Кирилла Назарыч, малорослый, тщедушный народишко, да ведь в стрелки таких и набирают. Стрелки делают в минуту 140–160 шагов, тогда как пехотинцы всего 80-100, – так вот и представьте, что это за народ! Поистине вышло, что черт с младенцем связался – и все-таки младенец победил. Нет, помимо нашей толстокожести есть тут и другие качества, которые освещают дело с другой стороны.

Наши генералы

Их больше тревожит личная слава и забота, Как бы один не приписал себе победу другого. Согласованности никакой. Зависть, злоба, всяческие подвохи. Генерал Володченко на ножах с генералом 10-й кавалерийской дивизии, а работают бок о бок. Исключением является Радко-Дмитриев.

12 октября

Чарторийск