Дневник. 1914–1920

Вчера вечером было у нас заседание Городского комитета н. с. и Филатьев делал доклад о Думе и о том, как разгоняли утром Управу: явился гимназист, который стал разгонять, они отказались подчиниться, и он, наконец, махнул рукой и заявил, что он сам не желает больше подчиняться Военно-революционному комитету и ушел. Филатьев говорил о том, что Дума должна напрячь все усилия и, поддержанная партиями, вдохнуть жизнь в бездейственное Временное правительство, которое молчит перед разгулом большевиков. Один Керенский между тем только и сложил свои полномочия и прислал отставку. Сегодня утром в Думе, куда от нас (н. с.) представителями отправились Лидов и С., было еще лучше – явились солдаты и потребовали, чтобы все разошлись. Минор заявил, что подчиняется силе, но все потребовали частного совещания, старший заявил, что этому он препятствовать не может, и солдаты ушли. Тогда Дума решила продолжать заседание. Вошли опять 10 солдат. Евгения Ратнер обратилась к ним с простой, ясной речью-разъяснением; они поодиночке тихонько стали выходить. Тогда решили пригласить их присутствовать на заседании, они отказались, но потом один за другим вернулись, свинтили штыки, сели и заявили, что они не знали, что такое Дума; аплодировали они со всеми речам против большевиков.

17 ноября

Третьего дня я дежурила ночью в подъезде. Своеобразное явление XX в. – каждый дом занялся самообороной, потом, кажется, сорганизовались улицы, кварталы и над всем «Центродом».[194] Но пока все стройно сорганизуется, каждый дом старается получше защититься, и у нас устроили дежурства от 11 часов ночи до 7 часов утра в три смены по 2 часа 40 минут – сидеть там впотьмах и терять время – тоска смертная. Я сидела во второй смене от 1 ч. 40 м. до 4 ч. 20 м. и слушала глупую болтовню двух других дежурных, ибо в каждом подъезде дежурят трое: мужчина и две женщины, причем в случае нападения мужчина должен задерживать нападающих, пока одна женщина всех разбудит, а другая черным ходом сбегает во все подъезды, чтобы поднять тревогу. При этом во дворе дежурят 6 человек (обычно четыре) с винтовками, они заходят в парадные подъезды погреться, при этом говорят пароль, при мне: «Тифлис». Что-то средневековое.

Вечером, когда возвращаешься домой, постоянно слышишь выстрелы: кто говорит, что это дозоры, но вернее что-то другое. На днях три солдата сняли шубу с бухгалтера Зем[ского] союза, он в отчаянии, что украли новую шубу, побрел домой в шинели, которую они ему дали и вдруг, сунув руки в карманы, вытащил оттуда золотые часы и 1500 рублей. Все теперь сплошной анекдот, но очень трагический.

Сегодня солдаты не пустили управских служащих в Управу, заявив, что они «за царя» – Бог знает, какая демагогия. А Ленин выпустил Дубровина и всех жандармов. Очевидно, они – одно, и немцы им содействуют.

В Петербурге на выборах в Учредительное собрание мы (н. с.) получили 18 000 голосов, а всему блоку социалистов не хватило только 5000 голосов для одного человека, которым был бы Мякотин. Прошли: шесть большевиков, четыре кадета и два эсера. Что-то будет у нас?

19 ноября

Выборы в Учр[едительное] собр[ание] идут вяло. Сражаются кадеты с большевиками, прибегая к самым странным приемам – вырывают из рук бюллетени и т. д. Никакого настроения – сравнить с выборами в Городскую думу невозможно. Очень пассивное отношение.

Вчера С. видел Савинкова – едет в Обл[асть] В[ойска] Донского, хочет спасать через Каледина. Третьего дня С. был у Когана-банкира. Тот говорил, что крупная плутократия переводит по 4 миллиона в месяц Каледину на организацию войны, туда съехалась масса офицеров, и там начинается монархическое настроение.

Сегодня К-ий[195] говорил про Государственный банк, как противно подло держатся там большевики; на них приходится кричать, они же стараются натравливать на служащих. Говорят, что польские легионы идут через Америку во Францию, а мирные жители поляки отправляются через окопы прямо на родину.

20 ноября

Второй день выборов – состязание большевиков с к. д., обе стороны прибегают к одинаковым приемам – вырывают из рук и впихивают бюллетени и т. д., между собой (не) дружат, но стоит появиться эсеру – вместе бросаются на него.

Приехал из Смоленска полковник Глазсков, говорит, в ротах осталось по 40 штыков; многие полки голосуют за большевиков, потому что это «за царя», как им говорят. Алексинский говорит, что Коллонтай в дружбе с Вырубовой, и та теперь в большом «фаворе». Закрыты все петербургские газеты за напечатание воззвания Временного правительства. Выпущены все черносотенцы. Одним словом, летим к монархии.

23 ноября

Мы с треском провалились на выборах. Результаты будут известны завтра. Говорят, были злоупотребления в Хамовниках и на Ходынке, где сплошь солдаты, голосовало 48–50 %, т[ак] ч[то], очевидно, злоупотребление были единоличные.