Дневник. 1914–1920

Шаляпин пел в Кронштадте в пользу кронштадтцев (удивительная дрянь!), а здесь в тот же день у него производился обыск красногвардейцами. Говорят, сейфы Лионского кредита[204] затоплены правлением.

4 января

Говорят, что завтра на демонстрации в защиту Учредительного собрания будут стрелять. Артиллерии, якобы, дан приказ стрелять без предупреждения в каждую кучку людей. Солдатам роздано по 200 патронов. Все помещения, где должны были быть митинги, заняты уже сегодня большевиками. Газетам послан декрет не выходить до 10-го, а в случае ослушания грозят «решительными мерами». Сегодня их конфисковали при выходе и, говорят, что тут же конфисковавшие продавали их по высокой цене. Говорят, что рабочие на заводах и фабриках все теперь меньшевики и очень против большевиков, что в Крутицких казармах сегодня елка и лозунг: «Долой Советы!» Что в Петербурге большевики передают продовольствие в руки прежних исполнителей, так как сами не справились; что военные суды пришли в Неву для защиты Учредительного собрания и т. д. Один офицер был в штабе и хотел подать в отставку (ему 44 года), Муралов заявил ему, что скоро «все господа офицеры очень понадобятся». Верно, против немцев. М. Н. Покровский написал жене, что с миром все проиграно. А на фабриках неохотно идут в Красную гвардию: из тысяч – 20 или 30 мальчишек. Бабы плачут – «Да ведь она кончилась!» – «Другая началась». – «С кем же?» – «Да с какими-то буржуями».

5 января

День демонстрации в защиту Учредительного собрания. Нас собралось в партийной квартире к 12 часам человек двадцать пять. За ночь события значительно развернулись: красногвардейцы явились в типографию «Задруги», изломали стереотип и набор № 3 «Известий защиты Учредительного собрания», захватили, что нашли из воззваний по этому поводу, и арестовали Щелкунова, когда он туда явился редактировать номер. Его отвели в Александровское училище. Характерная черта: ему послышалось, что взводят курок, он обернулся. «Не бойтесь, – сказал красногвардеец. – Мы вас ни убивать, ни грабить не будем». В Александровском училище его долго водили по коридорам, ища «адъютанта», он сам им указал надпись на двери. Адъютант попросил его подождать, к нему все являлись за распоряжениями, и он посылал наряды в разные места; на столе куча ордеров на обыски и аресты. Наконец, Щелкунов взмолился. Тот спросил его, кто он. «Бывший сотрудник «Известий Совета солдат и рабочих депутатов». – «А теперь?» – «Ушел из-за большевиков, не скрою». – «Зачем приехали в «Задругу»?» – «Сговориться о перевозке машин». – «Покажите удостоверение, что работали в «Известиях». – Щелкунов показал. – Можете идти». И велел караульному провести его. Между тем в «Задругу» вызвали Озерецковского, и только что он оттуда вернулся и стал на дежурство от домового комитета – красногвардейцы с обыском и ордером именно у него, главным образом, обыскивать и, если что найдут, арестовать. Но у него нашли только коллекцию Толстовских портретов. «Толстой, Толстой», – бормотали обыскивавшие латыши и пошли дальше. Были очень грубы, особенно с женщинами. Озерецковский их сопровождал, как член домового комитета, и его принимали за руководителя, так что ему везде приходилось объяснять, кто он. Тут ввалилась вторая банда, и так им это все понравилось, что они отправились весь квартал обыскивать.