В Лефортове якобы волки по ночам едят на улицах трупы умерших от сыпняка. Факт тот, что на кладбище очередь, что в больницах сутками ждут в коридорах приема и кое-кто тут же умирает, другие уходят, горячей воды там нет, выписывают выздоравливающих без ванны и без дезинфекции – ничего нет; врачи мрут, как мухи. Даже сестра Симсона, сама врач, в тифу ждала у ворот час, а при выходе добилась ванны только за взятку. На улицах снег не убран, несмотря на штрафы, ведь не на чем возить. На крышах глыбы, готовые рухнуть на головы прохожих, – хорошо, что трамваи стали, пути заметены, и все ходят по середине мостовой.
Приехали двое из Одессы (Б. и Б.), оба побывали и в Киеве, и в Ростове, и в Екатеринодаре, и в Екатеринославе и т. д. В Ростове царит жестокий режим Денисова, его приказы ужасны: рабочих не брать, а вешать и оставлять на несколько дней, вешать десятого, уничтожить деревню и т. д., теперь против него поднялись, и пришлось уйти Краснову. Внешне там очень весело шла жизнь. Везде на юге сильное юдофобство: «нам бы православных послушать» и т. д., даже среди рабочих. «Жид погром любит» – ходячая поговорка, и нарастает погромное настроение. Курск без спичек. Б. приехал туда и с другими отправился к коменданту за разрешением уплотнить собой какое-либо пристанище. В момент протягивания бумаги свет погас, все столкнулись, потом свалились с лестницы и ощупью отправились искать гостиницу; там швейцар-солдат без спички отказался понять бумагу, и они бросились искать прохожего со спичками; кто-то дал им зажженный огарок, который погас у дверей гостиницы. Они бросились искать спички, какой-то прохожий дал им две; но когда сторож прочел бумагу, он заявил, что все комнаты у них уплотнены, и предложил сени, в которых сверху протекала вода, потом сжалился и провел их к своей жене – прачке, где они и переночевали. Носильщик предлагал им такой способ посадки: нанять четырех красноармейцев, которые вытащат из поезда шесть пассажиров и на их места впихнут их – они отказались. При посадке все дико бросаются на поезд, причем колотят друг друга; он видел, как мужик укусил девушку за ухо; он говорил со стариком, который сказал, что едет на смерть, исповедовался и причастился, но дома есть нечего, приходится ехать.
Все вокзалы завалены сыпными, тут же трупы. В Нежине одна свеча на весь огромный вокзал, где весь пол сплошь устлан живыми людьми. Вся дорога – кошмар. В Одессе танки и союзники. Полная свобода слова и печати, большевиков только не пускают к войскам, в порту иногда расстреливают за проповедь (большевизма). Порядок полный, так, как бы хотелось, чтобы везде было.
Сегодня Григорий Алексинский передавал слух, что Иван Павлович Алексинский умер от сыпняка. Его видели в Екатеринодаре. Он работает как хирург в добровольческой армии. Сегодня приказ гробов не делать, а все дерево употреблять на лопаты, – поздновато – Москва утопает в снегу; сегодня приказ всем чистить улицы и крыши, а работать нечем. Но многие работают и убирают, ибо вид улиц невообразим. Патриарх Тихон и «святые отцы» предсказывают, что Пасху будем «в радости встречать».
Про мощи, которые большевики старательно открывают и изобличают, в народе прямо говорят: «Мощи ушли». Во Владимире народ голосовал в соборе за оставление там мощей, а то их в виде костей хотели перенести в музей; (народ говорит) «все жиды, своих синагог не трогают, а все наши храмы».
1 фунт хлеба до 25 руб.
1 ф. картошки – 8 р.
1 ф. масла – 120 р.
1 ф. сахара – 90 р.
1 ф. сала – 60 р.
1 ф. простого мыла – 27 р.
1 пуд черной муки – 700–800 рублей
1 ф.
1 ф. ветчины – 80 р.
1 ф. чая – 300 р.
1 сажень дров – 1200 р.
1 ф. телятины – до 30 р.
Сегодня ночью на час переводят стрелку часовую вперед, и останавливается все железнодорожное движение – вокзалы заколачивают.
Предложила мне Лапина хлеб и пшено; поехал Иван, и оказалось, что там просто комиссар Павелецкого вокзала торгует отобранным у мошенников (1 пуд пшеничной муки – 1500 рублей).
Остроумие обывателей: Всероссийская чрезвычайная комиссия – ВЧК – «Всякому человеку крышка».
Высший совет народного хозяйства – ВСНХ – «Воруй скорей – нет хозяина».
Аня ехала в теплушке с парнем большевистского пошиба. К нему все приставали: «Пойдешь в Красную армию, небось?» – «Нет», – жеманно отвечает он. «Пойдешь!» – «Убегу». – «Ну, пойдешь в чрезвычайку и будешь говорить: служу в Вичике».