Дневник. 1918-1924

И.Репина «Яблоки и листья» 1879 г., предложенный О.Н.Каратыгиной. Натюрморт Репина, по моему мнению, является выдающимся произведением, имеющим художественное значение, как со стороны темы, необычной для его творчества, так и по отношению художника к чисто живописным задачам, отражающим явные следы парижских настроений Репина в 70-е годы и следы прямого влияния Мане. Подобному произведению место только в экспозиции Русского музея.

На этом же заседании Адарюков предложил приобрести у него 100 литографических портретов русских писателей, а также 100 листов гравюр Бореля. Митрохин высказался за приобретение хотя бы 43-х портретов 1822 года, отсутствующих в Русском музее.

Заслушано сообщение Адарюкова и Яремича об осмотре отдела калькографии бывшей Академии художеств. Впечатление безотрадное — шкафы взломаны, гравюры смешаны, валяются в пыли, редкие работы граверов разбросаны по полу. Решили требовать перемещения эстампов для хранения в Русском музее.

П.И.Нерадовский говорил о своего рода торговом падении произведений искусства, вызванным циркуляром о регистрации художественных произведений. Владельцы, напуганные реквизицией, избегают обращаться в казенные учреждения, в музеи, опасаются предлагать свои вещи, и тем самым прекращается работа по пополнению музеев. Совет составил протест против подобного произвола и направил его в Коллегию по делам музеев на имя Троцкой в Москву.

Пятница, 4 июля

Довольно безотрадным оказалось заседание под моим председательством Совета художественного отдела Русского музея. П.Вейнер принес в дар музею оригинальную рукопись «Основные правила, или Краткое руководство к рисовальному художеству» часть 1, 1786 г. Следом было выслушано заявление П.И.Толстого о принятии на хранение в Русский музей собрания Д.И. и И.И. Толстых, прочитанное с весьма заметным волнением: «Обращаюсь к Совету отдела с просьбой принять временно на хранение в художественном отделе музея предметы художественного значения, частью археологического, частью же интереса бытового, архивного (частная переписка), принадлежащую моему дяде Дмитрию Ивановичу Толстому, который ныне в Петербурге отсутствует. Среди этих предметов имеются старинные миниатюры (русские и иностранные), картины и рисунки старых русских художников, предметы старинной мебели, табакерки, художественные изделия, образцы художественной ювелирной работы, а также коллекция южнорусских (керченских) древностей и так называемое финикийское стекло.

Вместе с переданными предметами предлагаю на временное хранение в художественном отделе музея некоторые археологически-художественные предметы из числа лично мне принадлежащих, как то: византийские монеты из нумизматического собрания покойного моего отца Ивана Ивановича Толстого, систематизированные серии (по годам и чекану) разменной русской монеты, чеканенной на бывшем Монетном дворе, преимущественно серебро, старинные ювелирные украшения художественного характера, старинные пистолеты и некоторые другие предметы, имеющие научно-художественный интерес». Такое вот трогательное прощание с семейными сувенирами, которые добыты и сохранены с таким целеустремленным старанием.

Конечно, Петр Иванович весь трепетал, чувствуя безвыходность, и сразу поспешил сказать и без того всему Совету известное: «Собрание как имеющее крупное художественно и научное значение и заключающее в себе ряд выдающихся произведений русского искусства следует принять целиком».

Пришлось и мне сказать, что ввиду огромной художественной ценности собрание Толстых следует немедленно принять на хранение, чтобы спасти его от возможного расхищения, что же касается дальнейшей его судьбы, то в этом отношении оно разделит участь всех остальных предметов, хранящихся в музеях. А это особенно волновало членов Совета. Они были в курсе того, что Коллегия по делам музеев уже подняла вопрос, чтобы коллекция М.П.Боткина была немедленно распределена между музеями. Пришлось еще раз повторить то, в чем сам не был уверен: с Эрмитажем всегда можно договориться, поскольку его Совет состоит из лиц, причастных к искусству, а не к меркантилизму.

Оглашено было сообщение, что в магазине Фельтена найдены рисунки Кипренского, и я высказал намерение, что они очень ценные, поскольку датированный рисунок Кипренского, который я видел, и по технике тоже интересен, и не представлен в образцах в музее.

Адарюков принес две медные доски, с которых печатались гравюры Полякова, к великой радости Митрохина. Закончилось заседание на еще более грустной ноте: сообщением об осмотре мастерской покойного скульптора Г.Р.Залемана. Она подверглась расхищению, исчезли книги, рукописи, мелкая пластика, остались громоздкие слепки, фигуры из воска. Кое-что все же решили выбрать для музея.

1920 год

Вторник, 6 января