Дневник. 1918-1924

Между тем автор считает, что положение русской живописи трагично, художники не организованы, и предрекает — грядет катастрофа, если все художники кинутся к пейзажу, к лунным ночам. Выход он видит в возрождении конструктивного искусства, предметом живописи должна стать техника. К этому призывает и Илья Эренбург, насмотревшийся прогрессивных парижских выставок. Такая вот «четкая позиция» московского журнала.

Понедельник, 4 декабря

Тревожная ночь из-за болей в боку. Утром актер Кондратий Яковлев. Пришел посоветоваться относительно своей роли Журдена в «Мещанине во дворянстве». Насколько созвучен его образ внезапно разбогатевшего выскочки нашему времени. Его приход несколько отвлек от ночной немощи. Но домработница Мотя проявила бестактность в отношении с Акицей и отправилась на кухню пить чай. Это окончательно меня расстроило. Просматриваю газеты. Разоблачение Вельзевула. О, бедный Ллойд Джордж! Открытие конференции назревает в сложной обстановке.

В Эрмитаже перечитываю статью Рериха. Жду Юрьева два часа. Беседую с актером Александринского театра Евгением Павловичем Студенцовым о Лентовском и его водевиле «Лев Гурыч Синичкин». Крылатая фраза из этого спектакля о том, что «театр — мне отец, театр — мне мать», звучит сегодня как анахронизм. Зашла речь о том, как в Москве театр Мейерхольда драму «Ночь» М.Мартинэ перенял от нас и сейчас ее выдает за современную пьесу «Земля дыбом».

На обратном пути у Альберта. К чаю Шведе и Марфа. Я в ужасе — день платежей, требуется 1200.

С Юрьевым назревают недоразумения, откладывается постановка «Мещанина во дворянстве» на 1923 год. Мне же хочется получить деньги, которые обещают только 17 января, что совсем не радует. Акица беспокоится и изливает свое негодование на бедную Мотю. Боже мой, как Акица теряет в моих глазах. На ночь состоялось нудное объяснение. Полная безнадежность, мало шансов на успокоение.

Суббота, 9 декабря

Открытие экспозиции нижнего этажа Русского музея началось с выступления директора Н.Сычева при большом стечении публики. Супруга Кустодиева Юлия Евстафьевна выражала недовольство подбором и размещением картин и акварелей Бориса Михайловича. Ее мнение разделял и Ф.Ф. Нотгафт, отмечая неудачную экспозицию живописи конца XIX века. Степан Петрович Яремич назвал данное устройство «загубленным XIX веком». И впрямь сетования не лишены основания, так как помещение явно не подготовлено к экспозиции: темное, мрачное, недостаточно освещено. Да и день выдался пасмурным, удручающе «будничным». Под стать этому и наши рассуждения. П.Нерадовский выразил свое беспокойство по поводу коварного совпадения в развеске картин В.Серова. Передавая свой портрет работы В.Серова, графиня Орлова ставила условие, чтобы ее портрет никогда не висел в одном зале с портретом Иды Рубинштейн. Вот это условие и как раз нарушено «самым безжалостным образом» (выражение П.Нерадовского). Мало того, этот портрет Орловой оказался в окружении еще двух портретов Иды Рубинштейн и третьего — акварели Л. Бакста.

Петр Иванович был очень взволнован и шутил: «Вот было бы недурно на одном щите выставить акварели В.Замирайло, а напротив — стенд Е.С. Кругликовой». А потом он вступил в беседу с В.Воиновым и уверял, что рисунки Д.Митрохина навевают эротические мотивы, и, подведя нас к иллюстрациям «Дафниса и Хлои», сказал, что здесь явно выразилось неумение Митрохина рисовать человеческую фигуру (особенно «от себя»). Показывая на Хлою, он с ужасом произнес: «Ведь это гадость! Это не наивная Хлоя, а форменная блядь!»

Разговор переметнулся на «таинственный» дневник профессора Эрмитажа Альфреда Кубе. Оказывается, он скрупулезно ведет записи, кто, когда и по какому поводу его обидел, какие были недоразумения с лучшим его другом Владимиром Кузьмичом Макаровым. Представляю изумление, когда добрейший Макаров узнает, каким он запечатлен своим лучшим другом!

Вторник, 12 декабря

Оказывается, вчера из Москвы нагрянул десант музейных деятелей — самых боевых искусствоведов, известных авторитетов, таких как А.Эфрос, Н.Машковцев, Н.Романов, Т.Трапезников во главе с И.Грабарем. Последний всегда останавливался у меня. На этот раз уклонился. С.Тройницкий сообщил, что москвичи прибыли не с доброй целью. Они настроены решительно выполнить свою миссию: создать в Москве грандиознейший музей западного искусства. Для него уже подготовили солидную базу: расформировали Музей Александра III, Румянцевский музей превратили в нечто научное, вроде хранилища книг. Даже для Третьяковской галереи подыскали новое помещение, чтобы было куда свозить изъятые из петроградских музеев шедевры. Именно шедевры, на меньшее они не согласны. Наметили взять именно самое уникальное: Из Русского музея — «Смольнянок» и Венецианова, а из Эрмитажа — Рубенса, Рембрандта и непременно Рафаэля, вплоть до того, чтобы из Станцев вынуть фреску. В голове не укладывается, как такое сумасбродство могло зародиться у москвичей, или и здесь вмешался дьявол? Следует отрезвить такие угарные аппетиты. Сажусь за «Открытое письмо москвичам». Завтра зачитаю и выслушаю их реакцию.