Дневник. 1918-1924

Вместе с Зиной Серебряковой и Атей-дочерью идем к Косте Сомову. У разрушенного дома, рядом с тем, в котором живет брат Миша, толпа глазеет вверх и обсуждает только что произошедшее несчастье: обвалился карниз и изувечил троих детей. Таких случаев теперь во всем городе — бесчисленное количество. У Сомова застаем еще Бушена, а гораздо позже подходят еще на огонек Добычина в крашенных вороненым крылом волосах, с Петром и со своим новым чичисбеем Борисом Ефимовичем — помощником лорда-мэра.

Костя показывал свои новые вещи: небольшой, очень мелко выполненный, не лишенный декоративного смысла натюрморт и вид из окна на деревья канала — запоздалый экзотический шедевр. Да и то все же не хлам, потому что обратился к натуре. Хоть бы обратился в то же время и к акварели, а то меня ужасно раздражает его подносная масляная техника. Показал и композиции в подражание Александру Бенуа или Буше — балетную сцену с оркестром на первом плане. Красиво кусками, но, в общем, чересчур глуповато.

В тоне Анны Андреевны, в ее разговорах о Париже подмечаешь все ту же недоброжелательную (почему?) ноту в отношении нашей Лели. Радуется тому, что мы увидим в Париже… Лобойкова. Костя жаловался на отсутствие «меценатов». С марта он ничего не продал. Его приглашает в Америку какой-то американец. Ох, всем нам нужно отсюда бежать! Зине первой, но безумная и там будет сама портить все свои дела!

Пятница, 20 июля

Сыро, дождь, тихо.

Запрашивал из Эрмитажа Смольный, увы, паспорта еще не готовы! Тройницкий только сегодня послал письмо Кристи. Безумно устал, устраивая Первую запасную половину. Бесят эстеты — Иван Иванович и Федор Федорович. Последний уже нашел презрительный термин для большого малинового зала, где я сосредоточил «германское» искусство средины XIX века: «Искусство кадрилей». Негодует, что среди Ахенбахов и Кнаусов фигурирует наш единственный Фейербах. Точно он так уж от них отличается! И точно Фраго и Буше плохи потому, что они из поколения, сформированного упадком.

Тройницкий видел вчера в Акмакульте Филонова с диссидентским настроением, который отозвался довольно снисходительно обо мне, но пожалел, что я погубил русскую бытовую живопись! О, поневоле комментарий не в мой адрес! Никто не помянет, что я единственный ратовал за бытовую, нетенденциозную, публицистическую живопись. Характерно и то, что Филонов теперь о гибели бытовой живописи плачет. Ох, ирония судьбы!

В Эрмитаж является уже после прогулки фрау Кесслер с двумя очень невзрачными дочками (у одной зубы в ка-кой-то странной оправе!). Мы им показываем серебро и драгоценности. Тройницкий на сей раз распорядился разложить последние в двух витринах, но все же не может утерпеть, чтобы не перебирать их руками, не швырять их. Это у него своего рода кокетничанье, которое меня ужасно бесит. Бушей говорит, что после каждого осмотра ряд вещей изувечен. Дамы глазеют беспомощно, и в общем вся эта суета мне ужасно напоминает приезды высочайших особ в былое время.

Александра Павловна вчера обедала у Тройницких, всех возмутила своим обращением с Тасей. Она при всех грубо ее высмеивает, и вообще тончик у нее озлобленный в отношении всего здешнего.

Явился и Хохлов и усердно поддерживал свою тещу (Кока говорит, что Хохлов сейчас грубо подмазывается к главрежу). По сведениям Тройницкого из Сорабиса, Зубова удаляют из его института и вместо него будет посажен…

Исаков! И этот идиот Тройницкий в своей злобе к Валечке этому радуется! Даже так и выразился Наумову. Тот же Сергей Николаевич специально туда сегодня пошел, чтобы насолить Л.А.Ильину. О, как прав был Врангель, назвав его Собакевичем. И как путает представление о нем вся его декоративность: борода, прямой рост, великолепие осанки. В общем же, как послушаешь таких самодовольных фразеров, так хочется плюнуть на все и бежать! Но меня он любит и опекает… Еще меня бесит Тройницкий своим культом Марра, которого он сам же все время высмеивает и провоцирует на всякие глупости. Батеньки! Кавказец, помешанный на будто бы сравнительном языкознании, давшем простор фантазированию, имеющему видимость (чисто мольеровской) научности, необычайно легко поддается на эти провокации и по поводу одного слова, а иногда и звука, готов пуститься в дьявольские дебри и жонглировать и богословием, и философией, и естественными науками, и этнографией. Я убежден, что во всем он чистейший дилетант, а местами и не без шарлатанизма. С упоением говорил о международном значении культа св. духа и т. д. И все это по поводу плохо расслышанного им шутливого замечания Тройницкого.