Дневник. 1918-1924

Итак, у затерянных кавосят сначала все шло блестяще, постепенно Ревель из того интернационального блестящего лагеря, каким он стал на время благодаря стечению всяких элементов, бежавших из России и пытавшихся ее снова завоевать, проводя время в болтовне и в кутеже, Ревель опустился и погрузился в свое прежнее провинциальное прозябание. Заработок стал иссякать. Пришлось подумать о других аренах, и вот образовалась труппа Зона «Маски», которая и поехала в Германию, и здесь дело разрослось, обзавелись собственными художниками и музыкантами (один из них — музыкальный режиссер, лейб-компози-тор Комаров стал вторым мужем Наташи. Это та самая фигура в поддевке, фуражке и в смачных сапогах, с которым мы ее встретили, она не решилась его представить) и имеют крупный материальный и прессовый успех. Особенно повезло в Данциге (где баснословное количество русских, польских и всяких «жидов»), но по возвращении из Данцига в Берлин начались трения с местной организацией. Они приписывают это все более распаляющейся ненависти к иностранцам. Сначала им запретили пользоваться декорациями под предлогом, что они не удовлетворяют пожарным требованиям, а затем всю их программу разбили пошлостями — вставками своего изготовления (среди них имеется и «русский хоровод», отплясываемым с большим усердием немцами! Ой, кошмар!). И теперь они в отчаянии, так как вся их личная физиономия стерлась благодаря гастролирующими с ними померанцам. Надо еще сказать, что Наташа как истинная сторонница «союзников» — ни в зуб толкнуть по-немецки! Напечатанная со многими фотопрограмма «Масок» меня убедила, что это одна из мизерных и пошлейших имитаций «Летучей мыши». К разряду пошлостей относится и псевдоним Наташи — м.д. Анунцио, изобретенный (но в шутку, для домашнего употребления) Сережей Зарудным в качестве перевода ее мужниной фамилии «Благовещенская». В общем, я был рад, что Наташа сама не стала нас отговаривать пойти посмотреть ее номер. Дочка ее живет в Висбадене у брата Жени, который — о, печаль! — все еще без ног. Одну из них ему скрючило, пришлось два раза делать операции, чтобы ее выпрямить (чудовищные боли потом), и все же она продолжала бездействовать. Зарабатывает Женя свой хлеб (с ним живут еще двое очень буйных мальчуганов) «предсказыванием ближайшего будущего», как это и сказано в карточке, на которой он сам именуется маркизом из Совакии — читай наоборот — Кавос. К своему делу он относится «честно», массу выписывает оккультных книг, «работает» целыми днями [30].

Кроме Наташи, вечером нас, несмотря на дождь, посетила фрау Ландхоф, бельмер Браза. (Кстати, при ней Боде говорил о Бразе: «Первый жид из Петербурга…» Если бы Браз это знал, он, считающий, что Боде к нему прислушивается, был бы огорчен.)

Мы у нее были днем и не застали. Явилась она с горничной и вела себя как очень важная дама. Типичная заграничная еврейка, отличный файлер, шляпочка, а жесты все же отдают рынком. Проводив гостей, мы вчетвером побежали в соседний большой кинематограф. Веселая лента, в которой главный герой японец, прекрасно играющий китайского принца, добивающийся, несмотря на все препятствия, любимой девушки. Все тот же демократический мотив, но он так же действует не только на толпу, но и на меня, «грешного», производя благодаря отличной, абсолютно убежденной игре главных действующих лиц сильное впечатление. После того еще посидели в кафе «Вертс», где любовались вдохновенным, неистовым, похожим на Пронина, еврейчиком-капельмейстером.

Пятница, 17 августа

Только что получили длинную телеграмму от чудного Аргутона. Он передал 54 доллара «сыну Елены Ивановны», торопит ехать и приглашает жить у себя. Приходится идти к этому «сыну Е.И.» (к которому: Сереже, к Володе?), а затем придется навестить и ее. Все это я бы предпочел отложить на возвратный путь, но теперь ничего не поделаешь. И вот вчера день прошел довольно бестолково.

1,5 часа пришлось сидеть в консульстве из-за огромной очереди (нам все равно выдали наши визы). Мы встретили там Шагала с женой: «Здесь невыносимо! Я ничего не могу делать! Уезжаю в Париж!» — но из-за общего медленного темпа, прерываемого бурным выговором опереточного консьержа, у которого, между прочим, милая манера — всех дам хлопать по заду. Юные девы, тихие, вежливые, смущаются… Посетители без конца считают пачки германских миллионов (за простую визу приходится с человека по 3 500 000. С нас же взяли всего 300 000), шепотком шутят между собой что-то, барышня — одна на всю очень просторную и нарядную комнату — еле поспевает исполнять разнообразные лежащие на ней обязанности.

В Берлине мы оставались с неделю, затем через Баден (чтобы встретиться с Гиршманами и с Надей Устиновой) мы приехали на Эльзас, Страсбург (на таможне через Кельнский мост мою коробочку с содой приняли за опий, то есть за кокаин), а оттуда в Париж!